Книга Утесы Бедлама - Наташа Полли

– Это солончак? – спросил я, не рассчитывая получить ответ.

На этот раз он обернулся.

– М-м-м. Здесь соль под землей. Раньше здесь были шахты.

Рафаэль смотрел на снег. Он не хмурился, но на его лице застыло мрачное выражение, хотя я не видел особых причин для беспокойства. На сером свету в его волосах блеснули рыжие пряди. Он стягивал их в хвост, но они не были достаточно длинными и постоянно выбивались. Я не мог представить Рафаэля в опрятном виде.

Белые крупинки медленно падали в воду. Слабые солнечные лучи тонули рядом с ними. Я сложил края своего шарфа на груди, застегнул сюртук поверх них и поднял воротник, но холод пронизывал до костей. Единственной яркой точкой поблизости была стая тропических попугаев на берегу – красных и голубых. С каждым поворотом реки я видел новые участки гор, такие же рваные и широкие, как и те, что остались позади. Вершины уже были белыми.

Клем достал свою карту и отметил карандашом реку, чем вызвал интерес у торговца. Тот убедил Клема отметить маленький городок под названием Фара и пришел в неописуемый восторг, когда Клем выполнил его просьбу.

– Этот приятель сказал, что он родился в местечке под названием Бангабильга. Вы не знаете, где это? – поинтересовался Клем. – Здесь? Я думаю, он хочет, чтобы я отметил его на карте.

Рафаэль обернулся.

– Уанкавелика. Нет. В четырехстах милях отсюда.

– Нет, он сказал Ва…

– Бангабильга – это Уанкавелика, – пояснил Рафаэль с неожиданным терпением. – Уанкавелика – это испанское название места, но в этих краях мы говорим с разным акцентом. Здесь начинается тропа паломников. Лодочник говорит, что его семья сбежала отсюда, чтобы избежать призыва. На шахтах гибло столько людей, что юноши сбегали до того, как за ними придут начальники. Или после работы, чтобы подлечиться после отравления ртутью.

– Я знаю, где находится Уанкавелика, – ответил потрясенный Клем. – Но… эта разница… Она даже не отражается в испанском написании. Нельзя прочитать кечуанское слово «банга» как «уанка» на испанском. Что за ерунда. Это распространено? Есть ли другие заменяемые звуки?

– Их много.

– Это лингвистический вандализм.

– В Куско сказали бы Ванкавилька. Та же самая Уанкавелика. Что в этом особенного?

– Что это означает? – вмешался я, решив остановить их перепалку.

– Каменный идол, – пояснил Клем. – Там находится огромный чакрайюк.

Рафаэль выглядел так, словно рассмеялся бы, будь он моложе и веселее.

– Почему вы пользуетесь иезуитским словарем?

– Откуда вы знаете, чем я пользуюсь? И это кечуанский словарь.

– Наверное, речь идет о святыне, – заметил я. Клем нахмурился, не понимая, что я имею в виду. – Не об идоле.

Рафаэль кивнул, и я улыбнулся, поразившись его спокойствию. Я бы точно расхохотался, если бы кто-то назвал Крайстчерч храмом языческого бога.

Клем вздохнул, и я пожалел о сказанном. Я всегда считал его гением иностранных языков – по крайней мере, он прекрасно владел испанским. Но испанский и английский нельзя считать разными языками. Это всего лишь разные диалекты латыни, и можно переводить слова буквально. Когда переводишь с языка, не связанного с английским, нельзя подбирать эквиваленты слов. Однажды я попытался проделать это с китайским, и у меня получилась абсолютная ерунда. Мне пришлось забыть английский, словно подвесить значения слов в хорошо освещенной галерее, пристально всмотреться в них и затем описать их заново. Вероятно, Клем относился к кечуанскому как к испанскому. Он пытался связать их, а не переводить с одного на другой. Но я не знал, как выразить эту мысль и не сойти за снисходительного грубияна, поэтому решил промолчать.

– Что касается вашего предыдущего вопроса, – продолжил Клем, – смысл вот в чем. Если произнести слово «Уанкавелика» на диалекте Куско, мы подчеркнем одно произношение и утратим остальные до тех пор, пока не встретим носителей языка, которых через двести лет здесь и вовсе не останется. Бросьте, вы отлично понимаете, о чем я.

Рафаэль слушал его с безразличием.

– Наверное, вы долго оплакивали утраченные фонемы пиктов[7], да?

– Фонемы, – повторил я. Я понятия не имел, где Рафаэль мог выучить подобное слово. Я и сам плохо понимал, что оно означает.

– Как будет на кечуанском «обыватель»? – ядовито спросил Клем.

Рафаэль задумался и наконец ответил:

– Обыватель.

– О боже, это невозможно. – Клем вздохнул и постучал карандашом по карте. Его настроение снова испортилось. – А у этой реки нет другого названия, кроме «река». Или это стекло. Я уверен, оно пишется не так, как произносится.

– Как выглядит письменный кечуанский? – поинтересовался я. – Ты не мог бы писать слова на нем в скобках?

– О письменности инков ничего не известно, – уныло ответил Клем. – Мы лишь знаем, что они использовали разновидности узлов для счета. Выглядит как неумелая тканая работа.

– Неужели у целой империи не было текстов законов и государственных документов?

– Устные традиции, надо полагать. Все было уничтожено с приходом испанцев. – Клем тряхнул головой. – И в этом есть смысл. Письменность возникает не тогда, когда ты хочешь слагать вирши о розах. Она появляется для целей налогообложения. Числа. Существительные. Пять овец, десять. Никому не нужны прилагательные, наречия или грамматика, по крайней мере поначалу.

Рафаэль прикрыл глаза ладонью, чтобы не видеть нас.

Клем записал предположительные названия и показал карту мне.

– Ты отчасти почтовый голубь. Что скажешь? Похоже?

Он нарисовал длинный изгиб реки, уходящий в правую сторону, туда, где была Боливия. Компас по-прежнему лежал у него на колене, но, очевидно, солнечная буря не стихала, потому что стрелка металась в неопределенном направлении. Я сделал изгиб более крутым. Река начала петлять, пока что слабо, но из-за этого было сложно почувствовать, что она резко уходит в сторону.

Клем нахмурился.

– Ты уверен?

– Нет, – ответил я, не желая затевать новую ссору. – Просто мне кажется, что мы немного ушли вправо.

– «Вправо» – не картографический термин, дорогой, – сказал Клем, рассмеявшись.

– По своей форме река будет походить на дракона, если вы нарисовали правильно, – заметил Рафаэль. Он долго не спускал глаз с Клема. Такие слова, как «дорогой», сказал бы Мартель.

– И драконы тоже, – парировал Клем. Все же он наклонил карту, чтобы проверить рисунок. Я показал пальцем изгиб крыла, который получился бы, если бы река уходила вправо. Изгибы напоминали лапы.

– Да. Что ж, выглядит чудесно. Рафаэль, возможно, у вас есть карта, раз вы знаете, как выглядит река?