Книга Перст судьбы - Елизавета Дворецкая

— Идем скорее! — Из толпы вдруг выскочила Велемила и схватила его за руку. — Нам в Хотонеговой избе накрыли, не успеем — все пироги расхватают, голодные останемся.

— Идем! — Стейн улыбнулся и тут же вскинул руку, прикрывая девушку от мужика в шапке на самом затылке, который рвался через толпу, как лось сквозь бурелом, в пьяном веселии размахивая руками.

Велемила потащила приятеля за собой, Стейн, как мог, оберегал ее в толпе, и все вокруг казалось прекрасным. Он и не знал, где искать ее в этом людском кипении — будто в Хейдабьюре в первый день большого торга! Кто бы мог подумать, что в округе Альдейгьи живет столько людей! Но Велемила сама нашла его, значит, она хочет, чтобы он был рядом! Он, а не Хакон!

Даже зная теперь, что Хакон собирается жениться на бывшей ирландской рабыне, Стейн все еще в душе ревновал к нему и оттого невзлюбил Хрёрекова сына. Ему казалось, что Хакон, более красивый и более знатный, все же должен нравиться Велемиле. Да и выйдет ли что-нибудь из его женитьбы на Дарфине? А вдруг сын Домагостя откажется продавать свою рабыню и Хакону придется подбирать другую невесту? Тут бы ему и догадаться, что Альдейгья — ничуть не хуже какого-то там Коннахта! По крайней мере он, Стейн, точно знал бы, что выбрать!

— Добрый день тебе, Домагостевна! — Еще какой-то мужчина вдруг преградил им путь, широко раскинув руки, будто хотел поймать.

Велемила остановилась и выпустила руку Стейна, как-то подобралась, поправила платок. Остановивший их был рослым, зрелым человеком, лет за тридцать, светловолосым, краснолицым то ли от холода, то ли от браги, запах которой источал, собой не красавец, с явной примесью чудинской крови, а улыбаясь, показывал отсутствие сразу двух передних зубов. Зато красота и богатство его наряда били в глаза: кунья шуба, крытая зеленым шелком, витая серебряная гривна на груди, лисья шапка с красным верхом, сдвинутая на ухо, да еще и меч у пояса, с варяжским серебряным набором. Видно было, что человек не простой, и Стейн мысленно отнес его к Вышеславовой родне, поскольку в Ладоге никогда его не видел.

— И ты будь здоров, княже Дедоборе! — Велемила вежливо поклонилась и хотела идти мимо, но мужчина снова развел руки и не пустил ее.

— А ты куда же? Разве не у батюшки твоего столы накрыты?

— У батюшки для старших. Тебе туда, Дедобор Твердославич. А мы с нашей «стаей» девичьей с отроками сядем.

— Ну уж тебе-то не пристало с отроками! Тебе с нами сидеть, будто зорьке ясной на небеси, будто солнышку красному! Хочешь, замолвлю слово батюшке, чтобы позволил с нами пировать?

— Спасибо, честь мне больно велика. Да и другим девкам обидно.

— Что нам другие девки! — Дедобор сплюнул. — Разве им с тобой равняться? Да ты среди всех девок — будто бела лебедь с серыми уточками! Пойдем с нами!

Он попытался взять ее за руку, но Велемила отстранилась.

— Мне за своей «стаей» глядеть нужно, а не то какая же я баяльница буду? Надо мне идти! — Она еще раз попыталась его обойти, но он опять не пустил.

— Да сколько ж тебе в баяльницах ходить! Тебе замуж пора да княгиней стать, ты уж давно дева взрослая! И чего отец думает! А если за женихом дело стало, так я на что?

— Что ты говоришь, Дедобор Твердославич, я и не ведаю! — На щеках Велемилы загорелся румянец, и Стейн видел, что она скорее раздосадована, чем обрадована или хотя бы польщена этим нежданным сватовством. Но она старалась сдерживаться, поэтому он, не зная толком, кто перед ними, не вмешивался.

— Ведаешь ты, что я говорю! Я уж три года говорю! Скажи слово — и нынче же дело сладим!

— Не мое дело — себя сватать, коса не доросла. И говорить мне об этом не к лицу. Пусти, княже Дедоборе, а то вон народ собирается.

Народ и впрямь собирался вокруг этой яркой пары, но, в отличие от Стейна, ладожане понимали происходящее гораздо лучше.

— Ты бы и впрямь, Дедоборе, не застил дорогу сестре моей Велемиле! — Вперед выдвинулся Стоинег, двоюродный брат Велемилы, за спиной которого стояли трое парней. — Не смущал бы деву, ей с мужчиной говорить невместно. Пойдем-ка мы с братьями тебя на почестен пир проводим и на место по твоему роду знатному усадим!

Его речи были образцом вежества, но почему-то все поняли, что Стояня пообещал указать наглецу его место. Дедобор перевел взгляд на него, а Велемила тут же скользнула прочь и потянула за рукав Стейна.

— Кто это? — Когда толпа сомкнулась за ними, отрезав от Дедобора, Стейн схватил девушку за руку. — Это что — твой жених?

— Да какой он жених! — в досаде ответила Велемила. Лицо ее горело от возмущения. — Дедобор это, князь изборский, чтобы ему осинной веткой в поле шататься! Шишига водяная он, а не жених! Ни очей, ни речей, а туда же все! Третий год ему твердят, что не про него невеста, да ему говорить, что глухому болоту! Пойдем! — Она была сердита и хотела поскорее забыть эту встречу. — Как приедет, так норовит в нашу «стаю» залезть, а у самого три жены дома! Старшего брата со свету сжил, жену себе взял, да боги видят его неправду — детей от знатной жены не дают, а он на нее пеняет и все другую подыскать хочет, помоложе и поздоровее.

— Он князь? Конунг?

— Да. В Изборске. Это кривичские земли, от Плескова недалеко. Город старый, старше Ладоги даже, и род их старинный, с плесковскими князьями они то роднятся, то дерутся, а все не решат, кто из них в кривичской земле старший. Оттого он и ко мне липнет, что хочет…

Она запнулась, будто не решаясь о чем-то упомянуть. Но Стейн и сам понял, чего хочет князь Дедобор, и уже ненавидел его всеми силами души.

— Если и теперь к нам в избу полезет, я Селяню подговорю, чтобы парни его побили, будто обознавшись. Не к лицу ему в наших «стаях» гулять, года не те!

И Стейн немедленно принял решение, если Селяня согласится поучить Дедобора уму-разуму, ни в коем случае не затеряться в последних рядах.

Но умный Стоинег, проводив гостя на подобающее ему место среди старейшины, шепнул пару слов брату Доброне, и изборского князя не выпускали из-за стола далее чем в нужной чулан, провожая даже туда в знак большого почтения. Но поскольку все были порядком пьяны, то и в этом никто не видел ничего особенного. Пировали пышно: перечисляли, как положено, родословие новонареченного во всех коленах, пели сказания о его прославленных предках. Вышеслав через некоторое время повеселел, вспомнив, что ему-то никто не мешает следующего же внука тоже назвать Гостивитом. А поскольку ильмерские Гостивитовичи унаследовали не только имена, но и владения рода, то у них будут все преимущества в борьбе с «варягами», как ладожан презрительно именовали за слишком тесную дружбу и родство с заморским племенем.

Молодежь тем временем веселилась по-своему: быстро прикончив пироги, принялись за игры. За время предзимья молодые варяги обучились этому нехитрому искусству, и даже те, кто почти не понимал по-словенски, хохотали над стараниями «слепого козла» найти по углам и под лавками того, кто ударил его по спине, или тщательно выговаривали по примеру остальных: «Мышка, мышка! Продай уголок!» От тесноты, по причине которой все постоянно друг с другом сталкивались, было еще веселее. Всяких игр у Велемилы и Селяни, распоряжавшихся гуляньем, было в запасе множество, и особенно Стейну понравилась та, что называлась невообразимым словом «кулючки». Несмотря на свое уже неплохое знание словенской речи, он не мог вообразить, что оно значит, да и Велемила только смеялась, если он ее спрашивал об этом. Да какая разница, что оно значит? Главное, что весело!