Книга Койот Санрайз. Невероятная гонка на школьном автобусе - Дэн Гемайнхарт

Я открыла было рот, резко закрыла, потом открыла снова.

Сальвадор просто спокойно ждал, и это вообще-то здорово бесило.

Я сделала над собой усилие, чтобы ему улыбнуться, а потом ответила – прямо-таки прощебетала:

– Тебя это не касается.

Он улыбнулся мне в ответ – чуть-чуть, улыбнулся тому, как я обратила его слова против него, но улыбка была не первый сорт.

– Не хочешь – не рассказывай, – сказал он, и я выдала ему бумерангом все ту же улыбку. Он покачал головой: – Да уж. У всех нас свои тараканы в голове.

– У кого? – спросила я.

– У нас у всех, – сказал он со смешком. – Мы с мамой едем в какие-то места, про которые ничего не знаем, ради работы, насчет которой мы даже не знаем, есть она там или нет. А вы с папой вообще не понимаю, чем занимаетесь, катаетесь просто так и типа делаете вид, что у вас…

– Ничего мы не делаем вид, – оборвала я его. Мой голос был холоден как лед. – И никаких тараканов у нас в головах нет. У нас с Родео все в порядке. И не просто в порядке. Лучше не бывает. Мы люди стойкие. Тверже, чем Скалистые горы.

На лице Сальвадора отчетливо читалось сомнение.

– Ну, живите, если вам так нравится. И как вы это называете? – Он обвел рукой вокруг.

– Мы это называем… Мы это называем… настоящей жизнью. Свободой. Мы это называем – оберегать друг друга. И двигаться только вперед, – сказала я, а Сальвадор продолжал смотреть на меня недоверчиво, и глаза у него оставались тихими, и меня это здорово бесило.

– Нам это подходит, – сказала я.

– Подходит? – переспросил он. – Ну, ему, может, и подходит. Но тебе-то… тебе точно подходит?.. Подходит, а, Койот?

Он выговорил мое имя так, как выговаривают его некоторые, показывая пальцами саркастические кавычки. Он выговорил мое имя так, словно это не имя, а смех один, последняя фраза анекдота, локоть, тычущий под ребра.

У меня запершило в горле. И закололо под ложечкой.

Нет у меня никаких тараканов в голове. Я вам не ходячий анекдот. И еще я не ранимая. И горем не сломлена.

Я встала, наклонилась за Айваном: он весь обмяк и слабо пискнул, но в остальном не возмущался тем, что ему помешали досмотреть сон.

– Пойду лягу, – сказала я всем, кто случайно мог меня слышать, и ушла со своим котом в хвост автобуса, и задернула за собой занавески, и в ту ночь – правда-правда, прекрасно выспалась, спасибо вам за беспокойство.

Глава шестнадцатая

Вот что я вам скажу про обиды: по части обид у меня опыт невелик, и, наверно, я просто не умею обижаться всерьез и надолго. Не умею, но стараюсь изо всех сил.

И потому, когда на следующее утро я встала и, еле переставляя ноги, вышла из своей комнаты, я была абсолютно готова весь день презирать и игнорировать этого дурака Сальвадора, его тихие глаза и пахнущие сосной подмышки. Видите ли, по утрам я вообще обычно не в лучшем настроении, но в то конкретное утро я, прежде чем выйти на люди, специально посмотрелась в зеркало – удостоверилась, что глаза у меня оскорбленно горят.

Салон Яджер был озарен золотыми лучами рассвета. Лестер храпел, растянувшись на диване. Из-под груды одеял торчали ноги Родео. Я укоризненно покачала головой – дрыхнут без зазрения совести. Что толку в двух водителях, если оба заваливаются на боковую, стоит мне ненадолго сомкнуть глаза?

Мама Сальвадора сидела там же, где и вчера вечером, смотрела в окно. Сальвадора нигде не было видно… И тут я чуть не подскочила до потолка, потому что совсем рядом что-то закопошилось. Ах, вот он где, Сальвадор: лежит, привалившись к стенке автобуса, моргает спросонья, а у него на коленях, свернувшись клубочком, крепко спит Айван.

Сальвадор дрыхнет у меня дома с моим котом? А Айван разлегся на коленях этого дурака Сальвадора, а не на моих? Как только наглости у обоих хватает.

– Доброе утро, – сказала я, и хотя теоретически слова эти хорошие, я их произнесла с такими льдинками в голосе, что, насыпь их в молоко, получилось бы мороженое. И вдруг Сальвадор ответил гортанным шепотом, без паузы, подняв на меня серьезные-серьезные глаза: – Прости меня.

Вообще-то мне в жизни не доводилось слышать, чтобы на «доброе утро» отвечали «прости меня», и, надо признаться, меня это сбило с толку. Спросонья у меня в голове был туман. Наверно, либо Сальвадор меня плохо расслышал, либо я его? И поэтому я сказала:

– Я сказала: «Доброе утро».

Сальвадор кивнул:

– Ага, я услышал. Я просто решил, что сегодня первым делом скажу тебе: «Прости меня».

Я только глазами захлопала.

– Вчера я вел себя как придурок. Сам не знаю почему… на меня иногда находит. Строю из себя, ну, сам не знаю кого, типа меня как бы ничем не проймешь. Но это все для вида, а на самом деле мне вообще-то… Ну, в общем, я что хочу сказать… – Сальвадор умолк, нахмурился, начал снова, перешел на шепот: – Я знаю, что ты на меня разозлилась, и знаю, что это все только по моей вине, и я сегодня всю ночь не спал. Я не хотел, это самое, как говорится, нарушать твое уединение, вот и дожидался тебя тут, думал: вот выйдешь, а я у тебя попрошу прощения.

Я набрала в грудь воздуха, отчаянно пытаясь разжечь огонь обиды, только что полыхавший в моих глазах.

– Как-то непохоже, что ты всю ночь не спал.

– Ну, может, немножко задремал, – пробормотал он, потирая глаза.

– А почему шепотом? – спросила я.

Он показал на моего кота – на этого предателя, дрыхнущего на его коленях.

– Айван спит, – сказал он, и это меня снова взбесило: таким тоном, будто ответ и так понятен.

Я предположила, что, может быть, когда-нибудь сумею простить Сальвадора – я же все-таки вижу, что он раскаивается, а еще что он переживает за моего Айвана, единственного и неповторимого. Предположила: когда он прошептал имя моего кота, оскорбленный огонь в моих глазах потух, должно быть, бесповоротно. Но в то же время я предположила, что Сальвадору обо всем этом пока знать необязательно. Нет ничего дурного в том, чтобы дать кое-кому понять: одним «прости меня» он не отделается.

– Я в туалет, – сказала я и, высоко держа голову, зашагала дальше.

– Подожди, – зашептал Сальвадор. – Ну, значит, помирились? Ты меня простила… Койот?

Ну надо же, додумался. Добавил «Койот». Ловко проделано. Мог бы просто спросить: «Ты меня простила?» Но он добавил «Койот» и произнес это тихо, но так, как и полагается. Не как последнюю фразу анекдота, а как самое настоящее имя. Как красивое имя. И, произнося его, он не просто называл меня по имени, а говорил глазами и голосом: «Это твое имя, и именно так я должен был его произнести, и именно так я буду его произносить всегда, начиная с сегодняшнего дня».

– Что ж, – сказала я ему, возможно, даже не удержавшись от легкой усмешки. – Скажем так: я не «ни за что тебя не прощу, Сальвадор Вега».