Книга Поскольку я живу - Марина Светлая

Что. Ты. Здесь. Делаешь. Зорина?

Но не этот вопрос делает его тем, кто он есть в эту минуту. Тупым безвольным животным, выползшим на улицу и стоящим, прислонившись спиной к перилам.

Совсем не этот вопрос.

Тем, кто он есть, делает его то, что только сейчас он позволяет себе произнести если не ей, то хоть себе – в мыслях: «Встретились! Встретились, мать же твою!»

И Фурсов, проводивший Боднара, талдычивший после всего: «Ты как?» - едва не схлопотал за эти два слова по морде. Потому что Иван не знал, как держать себя на месте после того, как увидел, что она уходит. Первая. Раньше всех.

Они встретились! И больше никогда не смогут быть ближе, чем сейчас. Ничего не осталось.

Иван выпустил последнее облако дыма, затушил сигарету о подошву ботинка и двинулся к машине. Устроился в кресле. Несколько секунд тарабанил по коже руля пальцами, сосредоточенно глядя прямо перед собой и ни черта не видя. Потом протянул руку к бардачку.

И на ладонь его упала рапана.

Золотисто-кремовая рапана, кусочек его самого на целую жизнь моложе. Он задохнулся и прикрыл глаза. Она теплая. Шелк цвета айвори. Слоновая кость. Она дышит морем. Она поет его песни. Она пахнет соленой водой и йодом. Она…

Иван поднес раковину к лицу. Провел ею по щеке. И вытолкнул из себя глухой, болезненный выдох, опустошающий легкие. Потом, бросив раковину на соседнее сиденье, завел машину и крутанул руль, выезжая на дорогу.

Он ехал домой. Домой. От нее, от себя, ото всех.

А приехал на Оболонь, чтобы бродить по набережной до тех пор, пока не почувствует, что стало хоть немного легче дышать.

глава 6

* * *

Они работали двухчасовыми слотами с перерывами в пятнадцать минут для перекусов и перекуров и полу?тора часами на обед, когда можно хоть немного глотнуть воздуха. Впрочем, такой возможностью пользовались не все – «Мета» из студии не вылезала, зачастую довольствуясь тем, что им привозила Маринка, а она на рацион не скупилась.

Оркестровые являлись каждый в своей последовательности. Но случались и общие репетиции для разбивки мелодии на партии для каждого инструмента. Дедлайны определялись согласно графику, не позволяя создавать заторы между частями репетиции.

Мирош приволок откуда-то здоровенную магнитную доску, на которой посредством цветных стикеров разместили названия песен согласно датам и часам их разбора, и это позволяло определять задачи музыкантов на день. Но, несмотря ни на что, упахивались все без исключения, вплоть до работы по ночам.

Единственное послабление, которое все же облегчило всем жизнь, заключалось в том, что студию не перегружали большим количеством людей одновременно слишком часто. Репетиции и без того получались крайне оживленными. После процесса записи Вайсруб и Боднар устраивали вечные баталии, почти никогда не сходясь во мнениях, но зато, как говорил Мирош, он имел возможность выбирать то, что больше подходило ему и музыкантам, полагаясь на собственное чутье.

Самого Мироша было очень много. Наверное, даже слишком много по меркам окружающих, но он действительно поспевал везде. Пел, играл, слушал, останавливал репетиции, когда ему что-то не нравилось. И очень редко скупился в выражениях, играя то плохого, то хорошего полицейского в зависимости от того, с кем имел дело в каждый следующий момент.

Фурсов попадал в категорию тех, кто выслушает все что угодно и в следующий раз сделает так, как надо. Потому с видом аскета он разглядывал пол в помещении, пока Иван зависал над ним и чего-то от него добивался.

- Ты вообще себя слышишь? – рычал он. – А Кормилина? Он кому ритм отбивает, пока ты выпадаешь из контекста? Всем нормально – тебе нет! Или мне Жору тоже попросить притормаживать? Так у него слух идеальный, он и захочет – не сможет ритм игнорировать.

Жора играл на виолончели и сегодня попадал по полной. Чуть что – у Жоры слух идеальный.

- А я тебе уже два часа талдычу, - спокойно ответил Влад, - что в этом месте Кормилин вообще чуток уйти на второй план может, и тогда я вполне впишусь.

- Ты это и Мартину Геллеру будешь рассказывать?

- Если надо будет, и ему расскажу, - все-таки огрызнулся басист.

- Так, все, брейк! – рявкнул Тарас. – У вас от голода мозги съехали? Так подкрепите и будем думать.

Мирош глянул по сторонам. Сегодня в репетиционном зале, кроме «Меты», были виолончелист Жора и Полина. Как всегда, равнодушно зацепив глазами последнюю, он перевел дыхание и проворчал:

- Ок. Продолжим позже. Влад! Мы остаемся!

- Типа и так не понятно, - буркнул в ответ Фурсов.

Все понятно было и Полине.

Внешне репетиции выглядели благопристойно. Иван мог хвалить или ругать кого угодно. Кого угодно, кроме нее. Ее словно и не существовало. Иногда к ней обращался Вайсруб. Или Боднар. Но это происходило уже после общей репетиции и почти всегда без Мироша. И все чаще Польку посещала мысль, что будет, если вместо положенной ей партии она исполнит «Похоронный марш». Или лучше «Мурку»? Можно, конечно, и аккомпанемент к арии Сильвы.

В очередной раз не определившись, чем себя развлечь, она вышла из студии. Сегодня и без того будет нескучно. На встречу напросилась Лёлька, аргументировав плаксивыми «давно не виделись» и «я скучаю».

Убедив себя, что она тоже скучает, Полина вошла в небольшой ресторанчик, облюбованный ею в первые же дни начавшихся репетиций. Недалеко, недорого, вкусно.

 Лёлька уже ждала ее на месте и радостно махнула рукой, едва завидев подружку.

- Я тебе аперитив заказала, - сообщила она вместо приветствия и кивнула на бокал. – Ты к ракии как?

- Отрицательно. Ты на часы смотришь? – поинтересовалась Полина. – Какая ракия? День в разгаре.

- Ай, от двух глотков ничего не будет. Только аппетит разыграется.

- У меня с аппетитом все в порядке, - Полина кивнула официантке, оказавшейся у стола. – Мне как обычно.

- А по виду и не скажешь, - протянула Лёлька и сделала глоток. – Еще сильнее похудела. Сколько мы не виделись? Недели две? Ты будто ночами вагоны разгружаешь!

- По ночам я сплю, - Полина улыбнулась, вспомнив, как наотрез отказалась от ночных репетиций. И добилась согласного кивка головы – ни больше, ни меньше.

- Да? – Павлинова недоверчиво осмотрела подругу, и тут бы ей уже переключиться на что-то другое, но как-то не получалось, потому почти с вызовом продолжила свою пламенную речь в попытках докопаться до правды, какого хрена у Польки вечно нет времени: - Тогда объясни мне, что у тебя за работа такая, что мы обедаем здесь, а не в районе Крещатика? Филармония в другой стороне. А здесь – я по карте смотрела – ничего такого нет, кроме единственной студии звукозаписи. Ты устроилась подрабатывать сессионным музыкантом? Что происходит?