Книга Большое шоу в Бололэнде. Американская экспедиция по оказанию помощи Советской России во время голода 1921 года - Бертран М. Пэтнод

охраной. Начальник стивидоров сам сказал мне, что охранники ничего не могут и не будут делать, поскольку они получают свою порцию от рабочих. Он признал, что абсолютно не контролировал людей и что мог только просить их делать определенные вещи, но не командовать.

Главный стивидор попросил Нойеса сравнить ситуацию на «Фениксе» с ситуацией на соседнем угольном судне, где работа продвигалась медленно, потому что людям нечего было красть. Конечно же, когда команда «Феникса» начала разгружать контейнеры с салом, которое даже российским стивидорам было слишком сложно перевозить в штанах, работа продвигалась «черепашьими темпами».

Нойес подсчитал, что в конечном итоге хищение на «Фениксе» было «мелким», составив всего одну седьмую процента груза, что может указывать на то, что на судне находилось большое количество свиного сала.

Таким образом, американские работники гуманитарной помощи были грубо ознакомлены с повсеместным распространением воровства в Советской России. Это явление возникло не недавно. Ближе к концу XVIII века русский историк Николай Карамзин заметил, что если бы ему пришлось ответить одним словом на вопрос: «Что происходит в России?», он бы ответил: «Воровство». Тем не менее, даже по экстраординарным российским стандартам количество воровства, происходящего в Советской России, было экстраординарным. Частично это было связано с лишениями периода революции и гражданской войны, когда голод в городах привел в ряды воров новые легионы ранее невиновных граждан. Как заметил Брукс, «Умирающий с голоду человек не думает о Седьмой заповеди».

Московский историк, без сомнения, пишущий по собственному опыту, оставил яркое описание того, как трансформация физического окружения русской интеллигенции привела к неизбежному распаду его морального мира:

В нашей квартире работают чернорабочие, которым передали вашу мебель; вы собрались со своей семьей в одной темной комнате; ваше имущество и деньги конфискованы; вам приходится одеваться в лохмотья; вы продали свои книги и не можете читать; все ваше время занято тяжелой физической работой; вам приходится колоть дрова, готовить, стирать, разжигать плиту, таскать тяжести для себя и своей семьи. И по мере того, как ваши руки постепенно огрубевают и покрываются коричневой корочкой, ваша внутренняя душа тоже сдает позиции и, закаляясь в этой борьбе за существование, мало-помалу сбрасывает все свои прежние возвышенные и утонченные устремления. Голос голода действительно, каждый день угрожающий его детям, толкает человека на хитрости, заставляет его забыть обо всем, кроме вопроса о хлебе насущном.

Во всем виноваты не только трудные времена. Моральная атмосфера была омрачена большевистской отменой частной собственности и конфискацией имущества аристократии, буржуазии и Церкви, что еще больше ободрило и без того преступно настроенных людей, деморализовало рабочих и крестьян и, по словам Эллингстона, «дало тому классу населения, который обычно считается стражем общественной морали, чувство оскорбления, которое пересилило принципы совести». Историк Моссолов писал о новой «путанице в понятии собственности»: «Люди, которые в прежние годы были бы безупречны, теперь участвуют в кражах государственной собственности».

И по мере того, как советское правительство «владело» все большим количеством собственности, поскольку его программа национализации расширилась и включала большую часть промышленности, воровство все чаще можно было рационализировать как воровство у большевиков, то есть экспроприацию у экспроприаторов. Это дало отчаявшимся людям дополнительный стимул помогать самим себе. Лучше всего грабить у государства могли его собственные чиновники. Взяточничество долгое время было «прибыльным побочным занятием царских бюрократов», как писал Фишер, но при правлении большевиков к концу Гражданской войны это стало «почти единственным приносящим доход видом деятельности».

Положение заметно улучшилось и после введения НЭПа. Корник из Царицына написал в письме от 15 августа 1922 года, что накануне вечером один из его коллег пошел в местный театр посмотреть комедию под названием АРА, предполагая, что в ней будет высмеиваться American relief. Вместо этого перед поднятием занавеса со сцены было зачитано заявление о том, что никаких насмешек над АРА не предполагалось, поскольку актеры не чувствовали себя достойными критиковать эту организацию. «Затем они намеренно высмеивали все местные правительственные учреждения, показывая, как плохо они функционируют, и смеялись над повсеместным взяточничеством». Итак, в 1921 году воровство в России было повсеместным явлением, и Голдер вторил Карамзину: «Воровство, воровство, все воруют в той или иной форме».

Теперь в это опасное место АРА перевозила сотни тысяч тонн продовольствия, одежды и медикаментов — непреодолимую цель для десятков тысяч россиян, которые должны были обрабатывать, доставлять или иным образом помогать в их распространении. Келлог получил представление о масштабах проблемы во время своей Волжской разведывательной экспедиции в сентябре 1921 года. В своем дневнике он записал показательный случай кражи, которому дал название «Наш автомобильный повар и моральный крах»:

Поймали нашего повара в машине, когда он продавал кое-что из наших продуктов, а еще кое-что складывал в пакеты и завязывал рукава рубашек, чтобы отнести домой. Признался и объяснил, что все так делали — это было необходимо, чтобы не умереть с голоду.

Сочетание насаждения доктрины отсутствия права на частную собственность — что те, у кого была собственность, получили ее потому, что они украли ее у бедных, — и экономического краха и засухи — морально унизило весь российский народ. Некоторые люди искренне верят в коммунистическую доктрину, но, применяя и осуществляя ее, они создали сложную ситуацию — каждый за себя — грабеж не преступление.

Худшие первоначальные опасения руководителей АРА относительно прямого крупномасштабного воровства или конфискации большевиками припасов АРА так и не оправдались. Воровство, с которым мужчины АРА сталкивались изо дня в день, хотя и было широко распространено, носило мелкомасштабный и более изощренный характер. Это затрудняло оценку его масштабов. Пункт n Рижского соглашения обязывал советские власти возместить АРА в долларах или заменить натурой любые не по назначению использованные или украденные предметы гуманитарной помощи. Куинн написал в лондонскую штаб-квартиру в марте 1923 года — другими словами, когда большая часть помощи уже была доставлена, — что на тот момент российская миссия предъявила претензии советскому правительству на общую сумму 286 000 долларов за хищения и другие убытки, что является существенным, хотя и не скандальным, и, возможно, даже было точной мерой потерь, за которые центральное правительство явно несло ответственность и, следовательно, могло быть привлечено к ответственности.

Но из значительного количества мелких краж удалось задокументировать только часть, и правительству предъявлено обвинение лишь в незначительной части. Бухгалтеры АРА, возможно, и попытались оценить масштабы его деятельности, но не было стимула делать это публично. Эдгар Рикард, генеральный директор АРА, нога которого еще не ступила в Советскую Россию, изложил американской общественности официальную точку зрения АРА в статье, опубликованной в мае 1922 года в «Нашем мире». «Хотя почти все в России голодают, наши потери от воровства были незначительными и не превысили потерь по той же причине в