Книга Большое шоу в Бололэнде. Американская экспедиция по оказанию помощи Советской России во время голода 1921 года - Бертран М. Пэтнод

классу», которые подвергались терроризму и угнетению и остались без значимой работы, «возможность чем-то послужить своей стране, а также предложить достойную работу, которая гарантировала стабильность и справедливое обращение»... Люди, которые были обескуражены и беспомощны и которые чувствовали, что Россия была забыта миром, проявили новый интерес к жизни и начали понимать, что стоит поработать над возрождением своей страны».

С. Рябченко в Екатеринославе, служивший транспортным агентом АРА, является показательным примером. До революции он эмигрировал в Соединенные Штаты, где проработал десять с половиной лет инженером, вернувшись с этим опытом в Россию после 1917 года, чтобы приложить руку к ее возрождению, но «все, что я получаю, — это смеющийся надо мной комиссар». АРА дала ему возможность снова почувствовать себя полезным, хотя теперь он ждал известий о выездной визе.

Для некоторых связь с АРА позволила им использовать один или несколько иностранных языков, которыми они так долго дорожили. Профессора с европейскими именами смогли снова почувствовать связь со своим обществом, работая в АРА. Один московский интеллигент заметил, что просто «внешний вид американцев часто был важен просто как живой символ существования того великого мира, от которого русские были радикально отрезаны». В частности, для интеллигенции чувство «моральной изоляции» с 1917 года было острым:

Российские интеллектуальные классы всегда были очень космополитичны и вели жизнь, гораздо более тесно связанную с жизнью других народов, чем это могут себе представить европейцы или американцы, которые гораздо более замкнуты в своих собственных интересах и собственной культуре. Это было вызвано тем фактом, что для того, чтобы быть образованным, русский должен был читать иностранные книги, следовать иностранной науке, изучать иностранные условия, и, как правило, большинство образованных россиян были в очень тесном контакте с общими тенденциями зарубежной жизни. Война и революция нанесли серьезный удар по такому положению вещей и создали ситуацию изоляции, о которой мы говорили. Растоптанные и отвергнутые дома, обреченные на уничтожение как «паразитические элементы», интеллигентные классы России думали, что их объявили париями и за границей, и были брошены на произвол своей печальной судьбы.

Ольга Якунчакова, одна из привилегированных людей старого режима, а ныне экономка АРА, была более фаталистична: «Мы похожи на египетские пирамиды. Исторически мы интересны, но не имеем жизненно важного значения. Никто не виноват в этом, кроме нас самих... Мы получили образование как иностранцы. Таким образом, мы росли как нежные экзотические растения в теплицах, избегая контакта с грубой открытой почвой, поэтому Россия отвергла нас, и вполне справедливо».

Тем не менее, внезапное присутствие большого контингента американцев, не просто предоставивших ей работу, должно быть, пробудило в ней, как и во многих других, надежду на новую жизнь. Это сделал Григорий Соболев, бывший полковник Императорской армии, служивший в АРА в Симбирске: «В это кошмарное время судьба сочла нужным послать нам яркое, теплое солнце в лице вас, незабвенный мистер Барринджер. Вы проявляли пристальный интерес к моим страданиям и страданиям моей несчастной жены, как моральным, так и материальным».

Теплое солнце АРА омолодило эти нежные растения, но когда Соболев писал, 27 мая 1923 года, миссия АРА подходила к концу. «И теперь наше солнце снова садится. Ты уезжаешь в свою дорогую Америку».

ГЛАВА 36. ВСЕ МЫ ВОРЫ

Было около полуночи в четверг, 11 сентября 1921 года, когда первое американское грузовое судно «S.S. Phoenix» пришвартовалось в Петрограде с семьюстами тоннами продовольственных пайков АРА. Рано утром следующего дня первые американские спасатели — Нойес и Лоури, за которыми вскоре последовал Боуден, — начали руководить разгрузкой судна. Нойес описывает непредвиденное развитие событий:

Работа шла гладко, пока мужчины не приступили к погрузке мешков. У всех были крючки, и они стали использовать их на мешках, так что к моменту поступления мешка на склад в нем было от восьми до десяти отверстий, в зависимости от объема манипуляций, которым он подвергался. Я отобрал крючки у некоторых мужчин, объяснив им, что они могут использовать их для ящиков, но не для мешков, и вот тут-то и началось самое интересное. Люди, у которых я забрал крюки, побежали на корабль и рассказали всем рабочим в трюме о случившемся, и все они решили, что, если они не смогут воспользоваться крюками, они не будут работать. Я обратился к человеку, отвечающему за мужчин, и вскоре узнал, что, хотя у него могли быть самые благие намерения, его контроль был всего лишь мифом. Однако нам удалось заставить мужчин вернуться к работе и использовать крючки более осторожно. С тех пор работа продвигалась очень хорошо, пока не пришло время сменяться второй смене; в это время мужчины начали набивать карманы, шляпы, брюки, голенища и даже сидения брюк мукой, сахаром, молоком, фактически всеми товарами, для которых у них только хватало места.

Другие источники сообщают о более осторожных методах воровства, используемых российскими стивидорами. Эллингстон упоминает их «любопытные голландские брюки, в штанины которых поместился бы почти мешок муки». Он говорит, что они были мастерами по опусканию ящика с молоком таким образом, что открывали его ровно настолько, чтобы достать одну или две банки. Рабочие, разгружавшие «Феникс», однако, не потрудились скрыть свою деятельность. Они намеренно и методично вскрывали мешок или футляр своими крючками и на глазах у солдат на страже и всех присутствующих угощались сами, в одном или двух случаях передавая немного охранникам. На все наши протесты они просто отвечали: «Мы голодны, и нам нужно поесть». Предполагается, что при выходе со двора мужчин должны были обыскать, но в случае с этими рабочими обыск производился путем похлопывания мужчин по карманам и разрешения им идти дальше; у некоторых мужчин в штанинах брюк было столько всего, что они едва могли ходить» и все же они отделались «подзатыльником».

Юмор и пафос, вызванные отношением рабочих к такого рода хищениям, действительно поразили самых ненаблюдательных.

На второй день решительный Лоури приказал полиции арестовать одного из самых безудержных воришек, чтобы показать ему пример.

Примерно через две минуты рабочие прекратили работу и столпились вокруг, протестуя против ареста. Они сказали: «Зачем арестовывать этого человека? Мы все воры, посмотрите сюда! и здесь!» и все показали, что у них также были вещи, хранящиеся в одежде. Ситуация была явно щекотливой, и мужчина, наконец, был освобожден по совместной просьбе всех остальных рабочих и их обещанию, что каждый из них будет присматривать за другим, чтобы больше не было воровства, но поскольку до окончания рабочего времени оставался всего час, мужчины решили, что они не вернутся к работе, и они этого не сделали.

В нескольких случаях присутствовавшие члены Чрезвычайного комитета производили аресты, но мужчин уводили с глаз долой, а затем отпускали после того, как они расходились с