Книга Навсегда разделенные - Тейлор Дженкинс Рейд

— Да. Об этом позаботились. Я просто хотела, чтобы об этом узнали и вы.

— Что ж… — мама всё пытается заполнить пустоту словами, — представляю, как тебе сейчас тяжело, но ты же понимаешь, что мы сочувствуем тебе? Просто… Подумать только… Ты уже пришла в себя после этого? Как ты? Нормально?

— Вообще-то, нет. Еще я хотела сказать вам, что мы с Беном поженились две недели назад на частной церемонии. Он умер моим мужем.

Слова сказаны. Дело сделано. Осталось только повесить трубку.

— Почему ты вышла замуж за человека, которого едва знала? — спрашивает отец.

Ну всё, началось.

— Твой папа прав, Элеонора. Я даже не знала… — Мама разволновалась. Это слышно по ее голосу.

— Простите, что не сказала вам об этом, — извиняюсь я.

— Не в этом дело! — отвечает она. — О чем ты думала? Сколько ты знала этого мужчину?

— Достаточно, чтобы понять, что это любовь всей моей жизни, — огрызаюсь я.

Повисает молчание. Я чувствую, что мама хочет что-то сказать.

— Ну давай же, говори, — подталкиваю ее я.

— Я была знакома с твоим отцом четыре года, прежде чем согласилась пойти на свидание с ним, Элеонора. И еще пять лет мы с ним встречались, прежде чем пожениться. Невозможно достаточно хорошо узнать человека всего за какие-то несколько месяцев.

— За полгода. Я встретила его шесть месяцев назад. — Боже. Понимаю, как жалко и глупо это звучит. Я чувствую себя идиоткой.

— Вот именно! — подает голос отец. — Элеонора, случившееся ужасно. Просто ужасно. Нам очень жаль, что ты пережила подобное, но ты оправишься. Обещаю тебе это.

— Но Чарльз, — вмешивается мама, — важно, чтобы она поняла, что прежде чем принять какое-либо решение, нужно хорошенько и подольше подумать. — Это…

— Слушайте, я не хочу сейчас об этом говорить. Я просто решила, что вы должны знать, что я — вдова.

— Вдова? — удивляется мама. — Нет, ты не должна считать себя вдовой. Не надо себя так называть. Иначе ты не скоро придешь в себя. Сколько вы были женаты? — В ее голосе слышится осуждение.

— Полторы недели, — округляю я. Как это печально. Я, черт побери, округляю.

— Элеонора, у тебя всё будет хорошо, — уверяет отец.

— Да, — вторит ему мама. — Тебе станет лучше. Ты оправишься. Надеюсь, ты не много отгулов взяла? Сейчас, когда урезают госбюджет, не время рисковать потерей работы. Еще я разговаривала с моей подругой — членом правления больницы, и она упомянула о том, что ее дочь тоже библиотекарь, но работает на одну из очень влиятельных юридических компаний, помогая разбираться с невероятно сложными делами. Я могу позвонить ей или дать ей твой номер, если хочешь.

Мама, конечно же, никогда не упустит возможности напомнить мне о том, что я могу стать лучше. Что я могу стать более выдающейся. Что у меня есть шанс получше распорядиться своей жизнью. Я и не думала, что она упустит эту возможность из страха показаться бесчувственной и бестактной, но не ожидала, насколько спокойно, не задумываясь, она это сделает. Мама говорит, и я прямо слышу в ее голосе, как сильно отклонилась от намеченного для меня курса. Вот что случается, когда ты — единственный ребенок в семье, когда родители хотят большего, а не получают ничего, когда они рожают для того, чтобы создать мини-версию себя самих. Вот что случается, когда они осознают, что ты не будешь таким, как они, и не знают, что с этим делать.

Меня всегда напрягало это, пока я не уехала подальше от родителей, подальше от их неодобрительных взглядов и снисходительного тона. И сейчас, после стольких лет, меня снова это кольнуло. Наверное потому, что до этой минуты они мне были не нужны. И сколько бы я не повторяла, что ничего не сможет облегчить мою боль, я почему-то думала, что от поддержки родителей мне все-таки станет чуть легче.

— Нет, спасибо, мам, — отвечаю я, надеясь, что на этом разговор закончится. Что она отступит, чтобы в следующий раз надавить посильнее.

— Что ж, — говорит отец, — тебе что-нибудь еще от нас нужно?

— Ничего, пап. Я просто хотела, чтобы вы знали о случившемся. Хорошего вечера вам.

— Спасибо. Сочувствуем твоей потере, Элеонора. — Мама отключается.

— Мы, правда, желаем для тебя лучшего, Элси, — произносит отец. У меня перехватывает дыхание оттого, что он назвал меня этим именем. Он пытается. Это значит, что он пытается. — Мы просто… мы не знаем, как… — Он шумно вздыхает. — Ты знаешь свою маму.

— Да, знаю.

— Мы любим тебя.

— Я тоже вас люблю, — отвечаю я — не из чувств, а потому что того требуют приличия.

И нажимаю на отбой.

— Ты сделала это. — Анна берет мою руку и прикладывает к своей груди. — Я так тобой горжусь. Ты очень, очень хорошо держалась. — Она обнимает меня, и я утыкаюсь лицом в ее плечо. Оно мягкое, и можно было бы в него поплакать, но мне вдруг вспоминаются детские страшилки о «безопасности» материнских объятий.

— Пойду полежу, — говорю я.

— Хорошо. — Анна убирает со стола посуду. Ее тарелка пуста и залита кленовым сиропом. В моей лежит практически несъеденный блин. — Скажи, если проголодаешься.

— Ладно, — соглашаюсь я, но я уже в своей спальне, уже лежу в постели, уже знаю, что не буду голодна.

Я гляжу в потолок, не сознавая, сколько времени прошло. Мне вспоминается, что где-то в этом мире всё еще существует его телефон. Что вместе с Беном его номер не умер. И я набираю его. Вновь и вновь слушаю голос Бена, нажимаю на отбой и снова на вызов.

ЯНВАРЬ

Стоял дождливый холодный вечер. Холодный для Лос-Анджелеса. Всего десять градусов выше нуля, да еще и ветрено. От ветра клонились деревья, и косо хлестал дождь. Солнце уже зашло, хотя стукнул лишь пятый час. Мы с Беном решили сходить в винный бар, расположенный недалеко от моего дома. Не то чтобы мы хотели выпить вина, просто в этом баре предлагались услуги парковщика, что обещало меньшую сырость.

Мы прошли к нашему столику, сняли мокрую верхнюю одежду и привели в порядок волосы. Снаружи была холодрыга, а внутри царили тепло и уют.

Я заказала салат Капрезе и диетическую колу. Когда Бен заказал себе блюдо из макарон и бокал Пино-Нуар, я вспомнила: это же винный бар!

— О, уберите из заказа диетическую колу. Мне того же, что и ему.

Официантка забрала наши меню и отошла от столика.

— Необязательно брать вино, если не хочешь его пить, — сказал Бен.

— Будучи в Риме, веди себя как римлянин! — ответила я.

Вскоре нам подали бокалы, наполовину наполненные темно-красным вином. Улыбаясь друг другу, мы поводили ими у себя под носом, ничегошеньки не смысля в дегустации.

— Ах, — вздохнул Бен, — я чувствую легкий аромат ежевики и… — Он сделал маленький глоток напитка в неспешной, сдержанной манере дегустатора, — здесь присутствует древесная нотка?