Книга 1793. История одного убийства - Никлас Натт-о-Даг

– Думаю, да. Домом владеет орден эвменидов.

– Тогда я вам скажу вот что: если вы и в самом деле знаете, значит, блефуете. Даже если произойдет то, чем вы грозите, они никогда не оставят такую акцию без возмездия. И возмездие будет ужасным.

– Мадам, я умираю от чахотки. Полицеймейстер вот-вот лишится должности. Ни ему, ни мне терять нечего.

Мадам фыркнула:

– Вы молоды и доверчивы, мой мальчик. Любому человеку есть что терять. Но то, что вы мне здесь угрожаете, может означать только одно: вам что-то от меня надо в обмен на ваше молчание. Хорошо… Может быть, удастся приблизить счастливую минуту, когда я увижу ваши спины. Иногда легче давать, чем брать. Говорите, не тяните время. Что вам надо? Каждому по горсти монет из моей кассы? Доступ к моему товару? Хотите возродить память об утраченном постельном жаре?

– Отсюда вынесли в портшезе труп искалеченного человека и бросили в Фатбурен. Труп был завернут в почти такую же ткань, что и у вас за спиной. Рассказывайте все, что знаете.

Мадам Сакс перевела взгляд на Карделя. Увидела пустой рукав, и по лицу пробежала гримаса понимания.

– А… теперь ясно. У меня недавно пропал портшез вместе с носильщиками. Двое. Один, слабоумный, явился позавчера, весь зареванный. Говорит, спать не может – кошмары мучат. Говорить он не умеет, но ему дали мел и черную доску, и он изобразил дьявола с одной рукой. Как я вижу, реальность не так страшна, как его фантазия. Но не забывайте: он идиот с рождения.

Она произнесла весь этот монолог, не сводя глаз с Карделя, и снова повернулась к Винге.

Карделю был знаком этот взгляд: так смотрят псы, когда их натравливают друг на друга на собачьих боях. Прежде чем броситься в бой, они словно оценивают силу соперника и взвешивают свои шансы. В своем наивном собачьем сознании они свято верят, что тот, кто на них поставил, знает, на что пошел его риксдалер. Кардель и сам играл на собачьих боях и был уверен, что понимает это развлечение.

Он понимал и эту женщину. Беспощадный боец. А Винге? Тощий как скелет, больной, даже полумертвый – но глаза говорят о другом. Ни малейшего страха. Кардель уверен, что угадал победителя.

Мадам Сакс нанесла первый удар. Она внезапно засмеялась, показав гнилые зубы.

– Посмотрите на себя! Полутруп и калека в обносках. И еще набрались нахальства меня осуждать. Что вы можете знать про желания и привычки благородных господ? Людей, чьи состояния создавались веками, людей, на которых без малейших с их стороны усилий сваливались усадьбы, поместья и титулы. Эти люди воспитаны, чтобы властвовать. Вы хоть можете себе представить лежащий на них груз ответственности? Им нужна разрядка, и вам этого не понять. Как только они в мальчишеском сне извергнут первое семя, тут же требуют, чтобы камеристка взяла их шалунишку в руки, потерла между грудей, а потом отсосала. В пятнадцать лет их уже обслуживает вся женская половина прислуги, а в восемнадцать они портят мальчиков-пажей. И только когда перепробуют весь городской репертуар, приходят ко мне. Они уже ничему не удивляются. Они уже все перепробовали: мочились в открытые рты, били, пытали, топтали… Но я могу предложить кое-что получше. Все, что они пожелают, к их услугам. Я устраиваю вечера с неожиданностями, и многие очень рады, когда мне удается их удивить. В моем хозяйстве есть довольно примечательные создания. Те, кто внушает жалость и ужас, словно подчеркивают своим безобразием красоту моих звезд. Своим уродством, унижением, болью и несчастьем. У меня есть горбуны, карлики, двое с волчьей пастью, с водянкой черепа – самые разные уродства. Тем, кто просит платы, мы платим. Другие служат бесплатно. Это создание в мешке – одно из них. Он был моим piéce de résistance, если вы понимаете, о чем я.

– Главный номер программы, – сухо перевел Винге и опасливо покосился на Карделя.

– Вот именно – главный номер программы! Можно ли лучше и ярче напомнить людям о радостях и счастье жизни, чем показав существо, начисто этих радостей лишенное? Заставить их ценить каждую секунду удовольствия! Многие даже требовали, чтобы он был рядом, пока они развлекаются с девушками. Другие им пользовались, он же был совершенно беззащитен, и зубов у него не было! Они хохотали и хватали его за нос, пока он беззубым ртом жевал вставший член. И они заставляли его глотать свои извержения. Вы не понимаете, а скорее всего, притворяетесь, что не понимаете: мои клиенты правят миром! И важны ли небольшие жертвы, принесенные каким-то получеловеком по сравнению с их благополучием и хорошим настроением? И девушкам забава: когда им удавалось возбудить его единственную оставшуюся конечность, они делали то, что хотят они, а не клиенты.

Винге уловил магнитное поле нарастающей ярости и положил Карделю руку на плечо. Тот уже был готов к прыжку.

– Продолжайте, – кивнул он мадам.

– Конечно, отпугивающее зрелище, но в нем было даже что-то красивое. Волосы, например. Молодые, блестящие, густые волосы. Он принес мне богатство и при этом не стоил ни шиллинга. А теперь скажите: разве не я должна первой горевать о его смерти?

– Я должен уточнить: эвмениды владеют этим домом и одновременно являются вашими клиентами?

– Само собой. Но подумайте вот о чем: знаете ли вы, что эти люди щедро отдают свои богатства нищим и обездоленным? Кто вы такие, чтобы их осуждать? Если бы не они, закрылись бы чуть не все стокгольмские ночлежки и дома призрения. Кто вы такие, чтобы их осуждать, если они время от времени позволяются себе сбросить груз огромной ответственности и немного расслабиться?

– Когда появился в вашем доме этот искалеченный человек?

– Как-то ночью постучали в дверь. Пришедший не назвал свое имя, но явился он с подарком: принес в мешке это существо. Сказал, что в интересах бедняги прожить отпущенные ему дни, будучи окруженным моей заботой. Заплатил за его содержание и рассказал, как с ним обращаться. Он отказывался от еды, и мы раз в день были вынуждены разжимать ему челюсти и вливать молочный суп или что-то в этом роде. Когда его услуги не требовались, мы хранили его в чулане.

– Он был слеп и глух?

– Глаз не было. – Мадам Сакс состроила жалостливую гримасу. – Ни глаз, ни ног, ни рук, ни языка. Ни зубов. Про уши не скажу – не видела.

– В здравом уме?

– Ну и вопрос… покажите мне человека, кто может пройти через такое и остаться в здравом уме? Имбецил, конечно. А вы что думали? У меня даже сомнений не было, приняла как данность. А если бы и сомневалась… Я вам говорила, он отказывался от еды? За одним исключением: поедал собственные испражнения. Как только наложит и, если никого рядом нет, тут же съедает. Кто в здравом уме такое сделает?

– Что потом? – спросил Винге так же монотонно, без выражения. – Он умер, и вы решили от него избавиться?

– Вы догадливы. Хоть мы его и кормили, он таял на глазах, становился все слабее, а как-то поутру испустил дух. Он пробыл у нас чуть больше четырех недель.

– Но почему Фатбурен? У вас, можно сказать, под окнами Норрстрём…