Книга Ритмы Евразии: Эпохи и цивилизации - Сергей Лавров

А как же развивалась культура в это страшное время? Строго закономерно, угасала при каждом потрясении. Эпоха была насыщена событиями, а событие – это разрыв одной из системных связей. Когда разрывов много, энтропийный процесс этногенеза становится заметным даже без микроскопа и бинокулярной лупы. Но это одновременно угасание культуры, уничтожение предметов искусства, забвение науки и остывание костра, ставшего пеплом.

И наоборот, творческие процессы, то есть усложнение путем умножения системных связей, долгое время незаметны, потому воспринимаются как естественные. Здесь события сводятся к освобождению от помех развитию. Поэтому так трудно бывает определить дату начала этногенеза и продолжительность инкубационного периода. Зато новая либо восстановленная культура пленяет историка, и кажется, что она возникла из ничего. Но это обман зрения. Процесс борьбы со временем так же реален, как и необратимость разрушения.

Не следует осуждать людей эпохи надлома за то, что они не оставили нам, потомкам, дворцов и картин, поэм и философских систем. И в это время были таланты, но их силы уходили на защиту себя и своих близких от таких же несчастных соседей, задвинутых вековой засухой в Китай, как в коммунальную квартиру, где все ненавидят друг друга, хотя каждый по-своему неплох. Ведь если бы тогдашний Китай не впал в старческий склероз, а сохранил эластичность минувших фаз этногенеза, ассимиляция кочевников обогатила бы его культуру, а терпимость, не будь она утрачена, сохранила бы жизнь многим хуннам, тангутам, табгачам и дала бы им возможность принять участие в создании если не общей культуры, то целого букета этнических культур.

Итак, не следует осуждать эпоху за то, что она была трагичной, и людей, которые сражались, не имея возможности помириться. Лучше посмотрим на то, как воскресла кочевая культура без дополнительных импульсов, за счет остатков нерастраченных сил.

Как ни странно, решающую роль в спасении народов от гибели сыграло искусство. Казалось бы, этногенез должен более взаимодействовать с техникой, изготовляющей предметы необходимости, но ведь, когда эти предметы ломаются, их просто выбрасывают, потому что их можно использовать, но не за что любить.

В отличие от других предметов техносферы памятники искусства, тоже сделанные руками человека, способны сильно влиять на психику созерцающих их людей. Но это влияние, а точнее, влечение бескорыстно, непредвзято и разнообразно, ибо одни и те же шедевры на разных людей влияют по-разному, а это уже выход в этнические процессы. Предметы искусства формируют вкусы, а следовательно, и симпатии членов этноса при постоянно возникающих контактах. Отсюда идут разнообразные заимствования, что либо усиливает межэтнические связи, либо, при отрицательной комплиментарности, ослабляет их. То же самое с памятниками собственной древности и старины. Их либо любят и берегут, либо, считая старомодными, выбрасывают и губят. А это значит, что этнос может сделать выбор и тем проявить свою волю к восстановлению системных связей, что задерживает энтропию или распад системы. Это сделали древние тюрки, о которых пойдет речь.

11. Инерционная фаза. «Тюркский Вечный эль»

Если этнос во время катаклизма не распался и сохранил здоровое ядро, оно продолжает жить и развиваться более удачно, чем во время пассионарного «перегрева». Тогда все мешали друг другу, а теперь выполняют свой долг перед родиной и властью. Трудолюбивые ремесленники, бережливые хозяева, исполнительные чиновники, храбрые «мушкетеры», имея твердую власть, составляют устойчивую систему, осуществляющую такие дела, какие в эпоху «расцвета» казались мечтами. В инерционной фазе не мечтают, а приводят в исполнение планы, продуманные и взвешенные. Поэтому эта фаза кажется прогрессивной и вечной.

Именно в этой фазе римляне назвали свою столицу «Вечный город», а тюрки свою державу – «Вечный эль», а французы, немцы, англичане были уверены, что вступили на путь бесконечного прогресса, ведущего в вечность. А куда же еще?

Но социальное развитие идет по спирали, а этническое – дискретно, то есть имеет начала и концы. Инерционная фаза Великой степи продолжалась 200 лет (546–747) и закончилась трагически – этнос-создатель исчез, оставив потомкам только статуи, надписи и имя. А может быть, это не так уж мало?

Вихрь времени ломал дубы – империи и клены – царства, но степную траву он только пригибал к земле, и она вставала не поврежденная. Жужань, разросшаяся банда степных разбойников, с 360 г. терроризировала всех соседей и после удачных внезапных набегов укрывалась на склонах Хэнтэя, или Монгольского Алтая. Захваченные в плен, они находили способ убежать. В 411 г. жужани покорили саянских динлинов, вернее остатки их, и Баргу; в 424 г. разгромили столицу империи Тоба-Вэй; в 460 г. взяли крепость Гаочан (в Турфанской впадине), а в 470 г. разграбили Хотан. Жужани были проклятием кочевой Азии и всех соседних государств. Но и этому осколку эпохи надлома должен был наступить конец.

Во время жестокой эпохи перелома, перемоловшей все племена в муку, воинские части часто комплектовались из представителей разных этносов: хуннов, сяньбийцев, тангутов и прочих. Во главе такого небольшого отряда (500 семейств) стоял некий сяньбиец Ашина, служивший хуннам Хэси в 439 г. После поражения и завоевания страны табгачами Ашина увел свой отряд, вместе с женами и детьми воинов, через пустыню Гоби на север, поселился на склонах Алтая и «стал добывать железо для жужаней». Это были предки этноса «тюрк». Этноним не следует путать с современным значением этого слова – лингвистическим. В XIX в. их называли по-китайски «тукю» – «тюркют» по-монгольски. Так и мы будем их называть [94].

В конце IV в., когда повышенное увлажнение снова покрыло землю травой, на северо-запад Великой степи перекочевали теле, ранее жившие на окраине державы Хунну. Теле изобрели телеги на высоких колесах, что весьма облегчило им кочевание по степи. Они были храбры, вольнолюбивы и не склонны к организованности. Социальной формой их существования была конфедерация двенадцати племен, из которых ныне известны якуты, теленгиты и уйгуры. Этноним их сохранился на Алтае в форме «телеут». Так мы и будем их называть.

В 488 г. телеуты уничтожили хуннское царство в Семиречье – Юебань, которое распалось на четыре племени. С ними нам придется еще встретиться. Телеуты воевали в Средней Азии против эфталитов, а в Восточной – против жужаней... и крайне неудачно. Наконец, в 545 г. телеутов покорил глава тюркютов Бумын-каган, и с тех пор «тюркюты геройствовали их силами в пустынях севера». К тюркютам примкнули и остатки хуннов, хазары, болгары – утургуры (на Северном Кавказе), кидани (в Маньчжурии) и согдийцы, а жужани, эфталиты, огоры были побеждены. Так создался Великий Тюркский каганат, простиравшийся от Желтого моря до Черного.

Чтобы держать в покорности такую огромную страну, надо было создать жесткую социальную систему. Тюркюты ее создали и назвали «эль».

В центре этой социально-политической системы была «орда» – ставка хана, с воинами, их женами, детьми и слугами. Вельможи имели каждый свою орду, с офицерами и солдатами. Все вместе они составляли этнос «кара-будун» или «тюрк-беглер-будун» – тюркские беги и народ; почти как в Риме – «сенат и народ римский».