Книга Никколо Макиавелли. Государь. Фридрих Ницше. По ту сторону добра и зла - Никколо Макиавелли

Хочет ли Ницше примкнуть к этому кругу? Ницше, который решил брать словосочетание «Германская империя» в кавычки? Устроит ли его роль придворного философа у Вагнера, чего тот несомненно желал бы? От края пропасти молодого коллегу отводит великий Якоб Буркхардт, читающий в Базеле историю искусств. Это умудренный жизнью, проницательный человек, хорошо знающий, как делается политика, в частности, в области культуры, и потому – пессимист. Любая власть, убежден Буркхардт, порождает зло.

Он любит Ницше. И не любит Вагнера. Распознав в юном друге выдающиеся способности, делится с ним своими мыслями о чрезмерном возвеличивании гениев, о тирании, о том, как незаметно для самого себя можно погрузиться в антидемократическую трясину.

Чтобы прозреть, понадобятся годы. Но уже теперь Ницше начинает понимать, что боготворимый им человек – хвастун и шарлатан, чье искусство несет с собой не благо, а зло: напыщенность, ложный пафос, высокопарный соблазн.

Однако его бог пока не стал истуканом. Ницше, напротив, – конченый человек. Ему нет и тридцати, а как ученый он уже никому не нужен. После «Рождения трагедии» студенты бегут от него.

С огромным трудом, пишет он, удалось найти желающих прослушать в зимнем семестре курс его лекций о риторике греков и римлян. Желающих – двое. Один – германист, другой – юрист. Из филологов не записался никто.

* * *

Ницше получает любовное письмо. «Ни один человек на свете не понимал меня и не пренебрегал мною так, как Вы, – сетует дама. – Редко кто меня так радовал и причинял мне такую боль… Впрочем, доводилось ли мне вообще испытывать что-либо подобное?» Прощальное послание, крик души. Ницше пошел на окончательный разрыв. Она всегда будет носить с собой подаренного им прекрасного, окаменевшего, оборванного Диониса. Ницше же пусть нет-нет да и взглянет на жизнерадостного непобедимого юношу Диониса, которого преподнесла ему она.

«Будьте здоровы, желаю, чтобы Вы поскорее вылечили глаза. С глубоким уважением Розалия Нильсен». Написаны эти строки в июне 1873 года.

Единственная известная эпистола с признанием в любви к Ницше. А Розалия Нильсен – единственная женщина, которая всерьез увлеклась им. Эмансипе, революционерка, приверженная идеям Джузеппе Мадзини. Сражалась в Италии за свободу и была брошена там в тюрьму.

Однако революционерка избирает потом богемный образ жизни, неопрятна и производит крайне отталкивающее впечатление, замечает один из ее знакомых. Обитает в Лейпциге где-то в мансарде, пишет для журналов о цыганской музыке. По ее версии, личное знакомство с Ницше происходит в одном из отелей Фрайбурга. Вид у нее при этом ужасный. Ницше убегает с театральным возгласом: Страшилище, ты меня обманула! И называет ее отныне призраком.

Ничто не пугает его, одержимого инстинктом чистоплотности, так сильно, как безобразие и неряшливость. Спустя десятилетие в «По ту сторону добра и зла» он прямо скажет: «Самую глубокую пропасть образует между двумя людьми различное понимание чистоплотности и различная степень ее». И славит затем неописуемую полноту счастья, доставляемого купанием…

Пока же Ницше отдыхает в Гларнских Альпах. Друг Герсдорф, коллеги, несколько юных дам – веселая компания!

Каждый день они часами бродят среди гор, пока не спускаются крутыми скалистыми тропами к окаймленному лесами озеру Каума. Разоблачаются под кваканье лягушек, голышом прыгают в студеную воду, плавают, плещутся с радостными воплями. На берег выскакивают огненно-красные.

По преданию, вода в озере обладает целебной силой. Ницше любит такие сюрпризы. Сразу же делает примочки на глаза. Лечится и молоком. Первый стакан – в половине шестого утра. После обеда все устраиваются в лесу, читают под сенью грозных утесов вагнеровских «Валькирию» и «Зигфрида». А также Гете и Плутарха. Ужинают в семь, съедая что-нибудь горячее в прохладной столовой, обильно населенной мухами. Глаза у Ницше видят лучше. Зеленые занавески в комнате – бальзам для них. В солнечные дни он прикрывает их козырьком такого же цвета. Отпуск заканчивается в середине августа – одновременно с выходом первого «Несвоевременного размышления».

А размышляет Ницше над книгой теолога и философа-младогегельянца Давида Штрауса «Старая и новая вера». Христианство мертво – его главный тезис, настало время по-новому взглянуть на мир – опираясь на мораль, музыку и поэзию. Творения Лессинга, Гете, Баха, Бетховена и других корифеев. Вагнер к их числу не относится. С точки зрения умудренного жизнью Штрауса он просто шарлатан. Невыносимый человек.

Вагнер и Козима находят, что изданный огромным тиражом опус Штрауса ужасно поверхностен. Делятся своими впечатлениями с другом семьи. Ницше сейчас же покупает книгу и не без подобострастия сообщает Вагнеру, что собирается опубликовать чудную подборку омерзительнейших стилистических перлов, дабы показать, каков он на самом деле, этот мнимый «классик».

И действительно показывает. Бьет наотмашь, не зная жалости. Штраус филистер, более того – предводитель филистеров! Ницше цитирует его, раздевает фразы донага и выставляет на всеобщее осмеяние. Нравственное поведение есть самоидентификация индивида сообразно идее рода, утверждает Штраус. Говоря понятнее, пишет Ницше, это всего лишь означает: живи как человек, а не как обезьяна или тюлень.

Да, это настоящий Ницше – ироничный, саркастичный, беспощадный. «Я опять изверг немного лавы», – пишет он.

К полемике со Штраусом он вернется в конце своей сознательной жизни. Заявит в «Ecce homo», что никогда не нападает на личности и пользуется ими только как сильным увеличительным стеклом, которое может сделать очевидным общее, но ускользающее и трудноуловимое бедствие. «Так напал я на Давида Штрауса, вернее, на успех его дряхлой книги у немецкого «образования», – так поймал я это образование с поличным…»

* * *

Теперь, когда империя возрождена, он по-прежнему не стесняет себя в выражениях. Упрекает немцев в погоне за счастьем, наслаждением, роскошью. Еще видит в Вагнере спасителя. «Именно в наши дни, когда народ захлестывают политические и национальные страсти и он легко поддается инстинктам, люди нуждаются в очищении и облагораживании возвышенным очарованием подлинного немецкого искусства и трепетным отношением к нему».

В Ницше постепенно пробуждается демон. Какую запись о нем молодой бунтарь духа сделал однажды? «Найди он слово, которое, будучи изреченным, уничтожило бы мир, вы думаете, он бы не изрек его?»

Но пока Ницше лишь в поисках материала, пока только клянет эту жуткую страсть и любовь к стяжательству. Люди гребут и гребут деньги, при том что живется им совсем недурно. Но лишь тот, у кого их больше, овладевает истиной. А владея ею, можно позволить себе со спокойной совестью быть бесчеловечным и сжигать евреев, еретиков и хорошие книги. Подчас, говорит Ницше, он больше не получает удовольствия даже от немецкого языка и предпочел бы говорить только на латинском…

Надо быть одному. Работать. Подняться высоко. Преклонение перед гением, почитание и возвеличивание его он делает своей программой. Кредо Ницше гласит: смысл существования человечества в том, чтобы рождать великих людей. Направление ему указал Чарльз Дарвин. Естественный отбор. Любой вид стремится превзойти самого себя. В этом его цель.