Книга Сиамцы: повесть - Андрей Жвалевский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Я поддерживаю, Янчик, но…
Ян выскочил из гостиной. Через секунду мама услышала хлопанье дверцы холодильника и звяканье кастрюльных крышек, встала и пошла разогревать ужин.
*
Электричка была прекрасна. Новая, красивая и пустая.
Геула уселась, вытянула ноги, подключила телефон к розетке, чтоб не расходовал батарею, и врубила в наушники «OneRepublic».
За окном было очень позитивно — все, что не ярко-зеленое, цвело пышным цветом. Заборы покрашены, зимний мусор с обочин давно убран, палисадники в тюльпанах, картошка посажена, аисты позируют на полях, только успевай фотографировать.
У Геулы возник диссонанс картинки с музыкой, и она нашла в плейлисте «N.R.M.»:
Молодечно оказался очень милым. Прямо от вокзала пешеходная улица, воздух свежайший, люди не бегут, а идут все такие расслабленные. До парка пешком пятнадцать минут, в парке красотища.
Геула поймала себя на том, что ей хочется прыгать и скакать, как будто она первоклассница перед днем рождения. Она уселась на скамейку над прудом и стала мечтать о том, что будет здесь жить, будет бегать в этом прекрасном парке каждое утро, сядет на диету, похудеет на пять кило, станет красоткой и обязательно встретит свою любовь.
— Можно я присяду рядом?
Симпатичный. Немного похож на Костю, но пониже. Зато пошире в плечах.
Геля улыбнулась, парень радостно сел.
— Кофе? — спросил он.
Да, оказалось в Молодечно есть кафе. Правда, пирог пришлось выкинуть, есть его было невозможно, зато кофе оказался настоящий. Слава старался изо всех сил — рассказывал Геуле местные байки, объяснил, что «тут круто в школе, потому что оценки не жмут», но «поступать все равно в Минск», пригласил к себе домой «вот прямо сейчас», получил решительный отказ, но не обиделся, а пообещал, что, когда она приедет в следующий раз, познакомит ее с друзьями и сестрой.
Геула тихо млела. Ей нравился Слава, нравился этот тихий городок, нравилось то, что на улице солнце. Она уже мысленно стала выбирать дом, в котором хотела бы жить. Пожалуй, вон тот, высокий. Чтоб из окна вид на парк.
Слава проводил Гелю до вокзала.
— Ты так и не сказала, как тебя зовут, — сказал он.
Геула осмотрелась. Это место идеально подходило для того, чтоб начать все с нуля.
— Галя, — сказала она, — полное имя Галина. Галина Вегирейко.
— Где тебя искать? — спросил Слава и полез за телефоном.
— В инстаграме, — ответила Геля. — Но когда я уеду, хорошо?
Слава удивился, но телефон убрал.
В вагоне Геля первым делом полезла менять имя в профиле.
*
— Мам, я была в Молодечно! — сообщила Геула.
— Угу, — сказала мама.
— Мам, там классно! Там парк! Тебе понравится!
— Угу…
— Мам, я даже присмотрела дом. Я скажу тебе адрес, там так красиво! У нас окна будут выходить на высоченные деревья.
— Угу…
— Мама, наверное, это судьба! И все эти неприятности были для того, чтоб мы туда переехали! Я думаю, ты там быстро найдешь работу…
— Угу…
Последнее мамино «угу» было гораздо грустнее остальных.
— Мам, и я хочу поменять имя, — сказала Геула, — раз уж мы начинаем новую жизнь, я хочу, чтобы Геула умерла, я хочу… Мам! Мам, ты чего?
Лиза в этот момент выглядела так, что Геля реально испугалась.
— Нет! — сказала Лиза.
— Но…
Геула как раз собиралась сказать, что ей надоело объяснять новым знакомым, как ее зовут, диктуя имя по буквам, но не успела. Мама надвигалась на нее страшным растрепанным чудовищем с белыми губами.
— Никогда, — хриплым шепотом сказала мама, — не смей. Даже произносить. Такое.
— Какое? — опешила Геля.
— Вот то, что ты сказала. Что Геула ум… ум…
Произнести слово «умерла» она так и не смогла.
Геля никогда не видела маму такой. Она никогда не повышала голос и если уж плакала, то навзрыд, как ребенок. А вот эта женщина, с глазами, полными отчаяния, и перекошенным ртом, была ей незнакома.
— Ты чего? — только и спросила она.
Мама пыталась взять себя в руки. Было видно, как ей сложно. Как трясутся руки, как суетливо она пытается вздохнуть, чтоб говорить нормально, как откашливается, чтоб голос стал похож на человеческий.
— Это имя — твоя жизнь, — сказала она.
— Чего? — изумилась Геля.
— Баба Ада дала тебе его.
— Это я знаю, — сказала Геля, — я очень ее люблю и помню, и все такое, но…
— Никаких «но», — оборвала ее мама, — ты умирала…
— Мам, я знаю, ты говорила…
— Ты не знаешь! — перебила ее мама. — Ты не знаешь, что такое ждать, что твой ребенок умрет. И больше всего на свете я хочу, чтоб ты этого никогда не узнала.
— Мам, пожалуйста, не надо…
Но Лизу было уже не остановить.
— Геула, мне почти четыре недели говорили, что ты умрешь со дня на день. Двадцать шесть дней. Каждое утро. Говорили, что надежды нет. Что лучше не будет. Говорили, что я молодая и здоровая, что у меня будут еще дети…
— Мам, не надо…
— Нет, Геула, теперь слушай и молчи. Только Ада верила. Она брала меня за руку, и мне становилось легче. Она рассказывала, что, когда ты вырастешь, ты будешь красавица. У тебя, говорила она, будут темные волосы и они будут виться от влажного ветра. Она говорила, что…
— Мамочка, пожалуйста…
Геуле невыносимо было смотреть на такую маму. Но Лиза только отмахнулась.
— А потом, когда надежды уже не было совсем, она пришла ко мне и сказала, что дала тебе имя. И что ты будешь жить, пока тебя будут звать Геула.
— Мама! — ахнула Геля.
— Днем в тебе что-то перещелкнуло. Неонатологи говорят, что так бывает. Ребенок, особенно недоношенный, может лежать, лежать между жизнью и смертью. А потом раз… и решить, что он будет жить.
