Книга Крылья Киприды - Сергей Крупняков

Было раннее утро, но на торговом пирсе ждали их возвращения. Ждали родные тех, кто ушел на «Парфений». Как только они увидели его на привязи, крики и стоны огласили тишину. И полумрак утра точно вспыхнул — ожили серые точки сидящих людей и вмиг превратились в мечущиеся по пирсу фигуры. И чем светлее становилось, тем громче шумел пирс, тем больше людей сбегалось на пристань.

Сириск стоял у борта и видел — толпа все прибывала. «Калос» подошел к пирсу, и вмиг толпа затихла.

Евфрон, окруженный телохранителями-гераклейцами, вышел по сходням к толпе. Толпу тут же оттеснили сторонники Евфрона — это были молодые воины, и среди них Сириск увидел Крита. Он заметно возмужал, и во всем его облике чувствовалась новая, незнакомая Сириску черта — жесткая сила и уверенность во всем.

— Тихо! — крикнул таксиарх-гераклеец, и все стихло.

— Мы настигли изменников, — Евфрон сказал это спокойно, но достаточно громко. — И сегодня я решу их судьбу. Передайте всем в городе — на подходе, на западе, горит еще одна усадьба. Я объявляю всеобщий сбор ополчения. Мы сломим шею этим кочевым собирателям конского дерьма!

Он прошел сквозь толпу, и многие последовали за ним.

С шумом упали сходни с «Парфения». Сначала вышли воины-гераклейцы. Все ожидали своих — и вот они показались: ободранные, израненные, поддерживая друг друга, шли они по сходням, сквозь ограждения из воинов. Крики и стоны усилились. Толпа стала напирать… Тогда засвистели в воздухе бичи. Вой превратился в рев. И вдруг из-за портовых строений выбежали люди — это были воины. Это были херсонеситы. Они врезались в толпу, женщины вцепились в волосы гераклейцам. Вот уже первый воин, с диким криком, упал на плиты пирса с кровавой раной в шее. Все оцепенели… и тут же засверкали мечи. Гераклейцев все больше оттесняли к краю пирса. Их было не более пятидесяти, а воинов, что выбежали из-за строений, было человек сорок. Но толпа почти целиком состояла из родных тех пленников, что спускались на пирс из трюма «Парфения». И они не бездействовали: разрезали веревки на руках пленников, бросали гераклейцев в воду, пронзали их копьями. Восторженная толпа уже с победным восторгом трясла в воздухе оружием, когда первые из оглянувшихся в сторону берега оторопели: несколько сот сторонников Евфрона и гераклейцев стояли за их спинами.

Евфрон, поднявший руку, спокойно опустил ее. Сотни стрел свистящей стаей сорвались и ушли навстречу жертвам. Вой и рев, визг и плач. Второго приказа не потребовалось. Все кинулись врассыпную, но уйти было некуда: порт был отрезан воинами, а вода была еще очень холодная, и те, кто прыгнул в море, вскоре выползли на песчаный берег и тут же, получив несколько ударов плетью, были связаны.

К полудню добрая половина восставших демократов уже была заперта в общественном здании неподалеку от храма Геракла. Остальные отступили к центру города и закрылись в храме Девы. И еще часть захватили дом Кинолиса, и, закрывшись, приготовили оружие. Несколько воинов, пытавшихся разбить ворота, тут же пали от стрел, выпущенных с крыши дома.

К полудню город замер.

И только глашатаи Евфрона ходили по опустевшим улицам и, рискуя жизнью, кричали: «Слушайте, все слушайте! Сегодня и завтра пусть никто не покидает свои жилища с заходом солнца. А послезавтра все свободные граждане пусть придут к булевтерию на большой Совет и суд над врагами народа. Так приказал Евфрон, наш Верховный правитель, архистратег и наварх нашего флота!»

К полудню Сириска выпустили с корабля.

— Евфрон велел тебе идти домой, — сказал таксиарх, уже знакомый Сириску, тот — кто убил Кинолиса. — А послезавтра приходи в булевтерий. Будет суд.

Сириск шел по городу. Всюду валялись убитые. У дома Кинолиса, еще издали, он услышал шум и треск и увидел огромный столб дыма. Сириск кинулся к дому, но его остановил воин.

— Не суйся! — крикнул он. В Сириска полетели стрелы. Но видно, дым и жар мешали стрелкам — стрелы ударились в стену, и Сириск метнулся за угол.

Из дома стали выбегать люди — жар огня уже невозможно было терпеть. И тут же, все попадали под стрелы окруживших дом воинов.

— Зачем же всех убивать! — воскликнул Сириск. — Кто ваш начальник?

Он кинулся к ближайшему лохагу, но тот лениво развернувшись, ударил его плашмя мечом по голове, и Сириск рухнул под стену.

— Приказ Евфрона, — так же лениво сказал лохаг Сириску, уже бесчувственно лежавшему на земле.

* * *

Горит в ночи лампадка. Освещает глаза матери.

— Ты дома, Сириск, — тихо говорит она. — Ты жив, и мы благодарны богам за твое спасение.

И только тут он увидел: рядом сидит отец. Он молчит. Напротив Килико. Она улыбается. Крита нет. Из глубины комнаты светятся глаза Диафа.

— Это он принес тебя, Сириск. — Отец подсел на постель. — Мы не знаем, кто этот человек, но приняли его как твоего друга.

— Это и есть друг. — Сириск встал.

— Лежи, — мать жестом уложила его. — Завтра поговорим, а сегодня — на, прочти вот это.

Она подала ему свиток, и вся семья вышла. Как только Сириск взял в руки пергамент, сердце что-то шепнуло: «Она… Гелика». И не обмануло.

На небольшом, желтоватом, измятом листке четкими греческими буквами было написано:

«Я знаю, ты жив. Отчего ты молчишь? В тот же день, ночью, моя подруга ходила на берег и не нашла тебя там. Я ничего не знаю, но сердце говорит мне: ты жив, и рана твоя не смертельна. Ты не можешь прийти ко мне. Но ты сможешь передать весточку через этого человека, он верный мой друг. И не удивляйся. И ни о чем его не спрашивай. Только передай весточку. А может, ты забыл меня? Или дела не дают тебе взяться за стиль и пергамент? И скоро сам придешь искать встречи? Этого не делай. После майской агапевессы Агнесса еще суровее затянула узду. Все наши ойропаты дни и ночи в круговых разъездах. Но для Отии нет преград. Доверяй ей и храни тайну. И главное: скоро у меня должен родиться наш мальчик. И это маленькое солнышко я ношу в себе. Но что будет? Ведь по нашим законам мальчиков сбрасывают со скалы. Но не бойся, свет мой. Скорее умру я, чем это произойдет. Я еще не знаю, но, кажется, смогу спасти его. Жди весточки. Не хочу надоедать тебе, поэтому не требую, но прошу — скорее напиши и не забывай.

Навеки твоя Гелика».

Чуть заметно чадила лампадка. Полумрак. И только светлый язычок пламени в ночи.

— Свет ты мой, — прошептал Сириск. — Свет во мраке…

Он быстро встал, достал пергамент, пиксиду, стиль и, немного подумав, написал:

«Гелике от Сириска.

Вот и звучит звенящая, тонкая нить. Вот и ночь за окном и ветер. Вот и память всколыхнулась цветами улыбки о тебе, милая Гелика! Сколько дней прошло. Сколько горя видел я за эти дни и месяцы. Но незримая та струна все поет в моем сердце, и та музыка останется со мной навеки. И сколько бы вины не было за мной, меня все же поднимают ввысь крылья Киприды. Я жив. И не знаю, кто спас меня, кто выходил. Помню только пещеру и женщину в длинных белых одеждах… Увижу ли я тебя? Прижму ли к сердцу нашего мальчика? Вырву ли тебя из когтей ойропат и этой жестокой Агнессы? Я исполнил твою просьбу: никто не слышал от меня ничего о вашем царстве.