Книга Хайди, или Волшебная долина - Йоханна Спири

Хайди напряженно слушала бабуленьку и, переведя дух, с блестящими глазами ответила:

— О, если бы я умела читать!

— Теперь ты научишься читать, и притом очень быстро, я уже это вижу. А сейчас мы с тобой наведаемся к Кларе. Пойдем и захватим с собою книги.

И госпожа Зеземанн, взяв Хайди за руку, направилась в классную комнату.

С того дня, как Хайди собралась убежать из дому, а фройляйн Роттенмайер застигла ее на крыльце и сказала ей, какая она дурная и неблагодарная, раз решила убежать, и как хорошо, что господин Зеземанн об этом не знает, девочка очень переменилась. Она поняла, что не сможет уехать домой, когда захочет, как обещала тетка, нет, ей придется надолго, очень надолго остаться во Франкфурте, а быть может, и навсегда. Поняла она и то, что господин Зеземанн сочтет ее неблагодарной, если она скажет, что хочет домой, и полагала, что так же подумают и Клара с бабуленькой. И потому она ни одной живой душе не смела поведать, что тоскует по дому, ведь тогда даже бабуленька, такая ласковая с ней, рассердится, как рассердилась фройляйн Роттенмайер. А Хайди вовсе этого не хотелось. Но камень, лежавший у нее на сердце, становился все тяжелее.

Хайди почти ничего не ела и с каждым днем делалась все бледнее. И ночью она часто подолгу не могла уснуть. Едва все кругом стихало и она оставалась одна, перед глазами у нее вставали залитые солнцем горы, луга и цветы. А когда, наконец, она засыпала, ей снились красные скалистые вершины Фалькнисса и пылающие снега Кезапланы. Просыпаясь утром, полная радости, она хотела выбежать из хижины… но замечала, что лежит на высокой кровати во Франкфурте, далеко-далеко от дома, и не может туда вернуться. Зарывшись лицом в подушку, она тихонько плакала, стараясь, чтобы никто ее не услышал.

От бабуленьки не укрылось угнетенное состояние Хайди. Несколько дней она молча наблюдала и ждала, не изменится ли дело к лучшему. Но все оставалось по-прежнему, и по уграм бабуленька часто замечала, что глаза у Хайди заплаканные. И вот однажды она вновь привела Хайди к себе и, глядя девочке прямо в глаза, ласково спросила:

— Скажи-ка мне, Хайди, чего тебе не хватает? Что с тобой? У тебя какое-то горе?

Но Хайди боялась показаться неблагодарной, а особенно этой ласковой женщине, ведь тогда она уже не будет так к ней добра. И девочка печально ответила:

— Про это нельзя говорить.

— Нельзя? И Кларе тоже нельзя ничего сказать?

— О нет, нет, никому нельзя, — уверяла ее Хайди с таким несчастным видом, что бабуленька сжалилась над ней.

— Иди ко мне, детка, я хочу тебе кое-что сказать. Знаешь, если у человека горе, о котором никому нельзя поведать, то тогда он может поделиться этим горем с Господом Богом и молить Его о помощи. Только один Бог может помочь любому горю, облегчить любую тяжесть. Ты ведь это понимаешь, не правда ли? Ты ведь молишься Богу по вечерам, благодаришь Его за все доброе и просишь уберечь тебя от всего дурного?

— Нет, я никогда так не делаю, — отвечала Хайди.

— Ты никогда не молишься, Хайди? Ты даже не знаешь, что это такое?

— Я с первой бабушкой молилась, но это уже давно было, я все забыла.

— Вот видишь, девочка, ты потому такая грустная, что не знаешь никого, кто мог бы тебе помочь. Подумай сама, как было бы прекрасно, когда у тебя тяжело на сердце, обратиться к Богу, все Ему рассказать и просить о помощи. А Он ведь помогает там, где никто уже помочь не в состоянии. И Он может вернуть нам радость.

В глазах Хайди мелькнул лучик надежды:

— И Ему можно все-все сказать?

— Да, Хайди, все.

Хайди высвободила руку из рук бабуленьки и спросила:

— Вы позволите мне уйти?

— Ну разумеется, деточка, ступай с Богом!

Хайди бегом бросилась к себе в комнату, села на низкую скамеечку, сложила руки и поведала Господу все, что было у нее на сердце. Проникновенно и искренне молила она Бога помочь ей вернуться домой, к дедушке.

Прошло больше недели, и господин кандидат выразил желание засвидетельствовать госпоже Зеземанн свое почтение и обсудить с ней одну странную историю. Наконец его пригласили, и, едва он вошел, госпожа Зеземанн протянула ему руку.

— Входите, входите, дорогой господин кандидат, милости прошу! Садитесь вот сюда, поближе. Итак, что вас привело ко мне? Надеюсь, ничего плохого не случилось, вы не жаловаться ли пришли?

— Напротив, сударыня, — начал господин кандидат, — произошло то, чего я никак не ожидал, да и никто, знающий все предыдущее, просто не мог бы предположить. При имевшихся предпосылках случившееся представляется мне поистине невероятным. Тём не менее это так. Самым чудесным образом, вопреки логике и ожиданиям…

— …девочка Хайди научилась читать, — закончила его мысль госпожа Зеземанн. — Так ведь, господин кандидат?

— Но это и вправду поразительно, — продолжал он, — ведь это юное создание после всех моих подробнейших объяснений и неимоверных усилий никак не могло даже выучить буквы, и вдруг, в кратчайший срок, когда я решил было, что это недостижимо, девочка в одну ночь научилась читать и почти сразу стала читать так бегло и правильно, что я только диву даюсь, — с начинающими такое бывает крайне редко. Но ничуть не менее удивительным представляется мне и то, что вы, сударыня, сразу же сочли возможным это предположить, так сказать, вопреки всему!

— В человеческой жизни много удивительного, — заметила госпожа Зеземанн с довольной улыбкой. — К тому же иной раз возникают счастливые сочетания. Например, новое стремление к знанию и новый метод обучения, и вместе они дают прекрасные результаты. А теперь, господин кандидат, давайте радоваться тому, что девочка научилась читать, и надеяться на удачное продолжение учебы.

С этими словами она проводила господина кандидата до двери и быстро направилась в классную комнату, дабы самой во всем убедиться. И в самом деле — Хайди сидела рядом с Кларой и читала ей вслух. Казалось, она сама читает с нарастающим удивлением и упоенно вторгается в новый, доселе неведомый мир. Из черных букв вдруг стали появляться предметы и люди, они были живыми и трогали сердце своими историями.

В тот же вечер, выйдя к ужину, Хайди обнаружила возле своего прибора большую книгу с дивными картинками. Девочка вопросительно глянула на бабуленьку, а та ласково кивнула в ответ:

— Да, да, теперь она твоя!

— Насовсем? А если я уеду домой? Тогда тоже? — спрашивала Хайди, порозовев от радости.

— Насовсем, разумеется, насовсем, — заверила ее бабуленька. — Мы завтра же начнем ее читать.

— Но ты не уедешь домой еще много лет, Хайди, — проговорила вдруг Клара. — Ведь когда уедет бабуленька, тебе придется остаться со мной.

Перед сном Хайди еще раз со всех сторон оглядела чудесную книгу. С этого дня она полюбила сидеть за книгой, читать и перечитывать истории с прекрасными картинками. И когда по вечерам бабуленька говорила: «А теперь Хайди нам почитает!», девочка замирала от счастья. Она читала уже совсем свободно, а если приходилось читать вслух, все в этих историях представлялось ей еще живее, понятнее, а потому еще восхитительнее. А бабуленька многое объясняла и дополняла книжные истории своими рассказами. Особенно Хайди полюбилась картинка с зеленым пастбищем, стадом и пастухом, опершимся на посох. На первой картинке юноша еще пас стадо своего отца, веселых коз и овец, и ему это было в радость. На следующей картинке он убегал из родительского дома на чужбину. Там ему пришлось пасти свиней, и он вконец отощал. Солнце на картинке было уже не такое золотое, земля там была серой и туманной. А к концу этой истории была еще одна картинка: отец с распростертыми объятиями выходил навстречу раскаявшемуся сыну, который вернулся домой худой и оборванный. Эту историю Хайди любила больше всего, она вновь и вновь ее перечитывала вслух и про себя. И все не могла наслушаться, когда бабуленька давала свои пояснения к этой истории. В книге было еще много других историй. Так за чтением быстро летели дни. И вот уже в доме заговорили об отъезде бабуленьки.