Книга Оттудова. Исполнение желаний - Таня Си

Конечно, меня больно ранили его слова, в которых не было и крупицы правды. Но почему он так легко может оскорблять меня, безбожно сочиняя такие небылицы? Я с удивлением смотрела ему в глаза, поражаясь такой разительной перемене, произошедшей в этом человеке: на моих глазах добродушный великан превратился в разъяренного монстра, причем, без всякого волшебства. В общем-то, конечно, все логично: право на отдых и ночной сон в нашей семье имеет только Одвард, это он – мой спаситель и благодетель, а я – тварь неблагодарная, зажралась, и «качаю» тут свои права. Я не отрываясь смотрела в злые глаза мужа, в его, наполовину беззубый, рот и ждала, ждала, когда же иссякнет этот словесный понос. Увы, но я не могла оставаться так долго еще и бессловесной тварью.

Лицом к лицу, глаза в глаза, припечатывая каждое слово, я, уже с трудом сдерживая натиск адреналина и дрожь в голосе, стала обвинять его в полном игнорировании моей единственной просьбы – лечь спать. Почему только я всегда должна его понимать и принимать беззаговорочно все, что ниспошлет мне Его Величество Супруг? Почему мне только все бесконечно обещается и тут же все забывается? А мне остается только надеяться и ждать непонятно чего? Почему я стараюсь подстроиться под него, а он даже не пробует хоть в чем-то уступить мне? Я только жду, когда милый Прынц перестанет пердеть в кровате и машине, когда он станет убирать за собой посуду и крошки со стола, когда будет хоть иногда мыть посуду, когда будет сортировать мусор, когда перестанет кидать каждый вечер свои грязные носки в гостинной, когда он перестанет везде курить и бросать свой вонючий заслюненный снюс, когда он научится смывать за собой дерьмо в унитазе, которое мгновенно засыхает, если его сразу не смыть, когда перестанет так бриться и мыться, что вся щетина или грязное мыло попадает на стены, кран, раковину, унитаз и засыхает. А если я не целуюсь в засос с его родственниками, то это не значит, что я их ненавижу. Они сами не хотят даже разговаривать со мной – я же все-равно ничего не пойму. А то, что я разговариваю со своей подругой по телефону иногда полтора-два часа в неделю, то это значит, что я – лесбиянка? А кто тогда ты сам, если говоришь по мобильнику со своими друзьями, как минимум, десять часов в сутки? И еще, какая уважающая себя проститутка будет мыть номера в отеле?

Поединок закончился. Как говорится, «встреча прошла на высшем уровне и, после непродолжительных дебатов, стороны» не пришли к любви и согласию. Короче, каждый остался при своем. Буркнув что-то в мою сторону, Одвард демонстративно отвернулся и пошел к компьютеру. Теперь я могла спокойно складывать вещи и идти на все четыре стороны. Ну, вот и поговорили по душам. Я для него, наверное, «мелочь пузатая», и вдруг, чего-то требую, претензии предъявляю, человеком себя считаю и хочу, чтобы с этим считались другие.

Я позвонила нашему общему другу – Рыцарю, попросила его приехать и забрать меня на пару дней в гости. Интеллигентный человек, он сразу согласился без удивления и лишних расспросов. В настоящий момент он был в разводе со своей африканской женой и у него уже гостила русская невеста, которая мне совсем не нравилась из-за своей высокомерности и алчности: обручалку то-о-олько с бриллиантами, тряпки то-о-олько брендовские, роспись то-о-олько в церкви, свадьба то-о-олько в дорогом ресторане. Но, что самое удивительное, жених с радостью, несмотря на труднейшее финансовое положение, шел на все жертвы и даже стал учить русский язык втайне от нее, чтобы потом удивить и порадовать. Торжественная церемония бракосочетания должна была состояться через два дня. Хороший повод напиться и забыться, учитывая, что свидетелями должны были быть Одвард и я. Не успела я как следует привести себя в порядок, как за окном притормозила машина и стала сразу разворачиваться. Вот, собственно, и все. Кто-то встречается и женится, надеясь на счастливую новую жизнь, а кто-то расстается и разводится, прощаясь с надеждой и не в силах бороться за светлое будущее, имея лишь абсурдное настоящее.

* * *

Уже сидя в машине, я нервно закурила и стала плакаться на непонимание мужа, на то, что мое постоянное терпение к его недостаткам и ежеминутная готовность все понять и простить, оборачивается против меня, что Одвард воспринимает это уже как должное и наотрез отказывается считаться с моими даже самыми элементарными просьбами. Друг тяжело вздыхал и просил меня не плакать, говорил, что это временные трудности, что Одвард одумается и обязательно изменится…

Ну уж нет, я его видеть больше не могу, как он мне гадок и противен. Его беспрецендентный пьяный наезд на меня раздавил то немногое хорошее, которое я с трудом нашла в нем и лелеела в своем сердце.

А люди готовились к Рождеству Христову. Во всех окнах горели праздничные светильники: то в виде свечей, то в виде звезд; игрушечные Санта Клаусы с мешками за спиной карабкались на украшенные разноцветными, светящимися гирляндами окна, балконы, деревья, крыши.

Я никогда не любила праздники, особенно последние сто лет. До шести лет со всем восторгом детской души я верила в чудо Нового года и Деда Мороза. И когда на новогоднем утреннике в детском саду Дед Мороз посадил меня к себе на колени, потому что мне не хватило свободного стула, то я с великой радостью (ведь ОН – волшебник!) и сильнейшим страхом ждала, что вот-вот замерзну, превращусь в снежную девочку, а потом… расстаю…

Мы подъехали к дому, машина мягко вписалась на свое место и остановилась. Пора выгружаться. Уже дома друг предложил мне позавтракать и располагаться в детской. Это было так кстати и от всей души, что я снова всплакнула и с благодарностью в сердце отправилась спать, наотрез отказавшись от еды. Съежившись под холодным одеялом и благодаря Бога за милость и сострадание чужого человека, я забылась глубоким тяжелым сном.

Как пылко и настойчиво, а порой и маниакально, мы стремимся к цели, абсолютно уверенные в своей правоте. Как зачастую мы готовы во имя ее пожертвовать практически всем, чего достигли собственным трудом и старанием. И каким же горьким становится разочарование, когда журавль в небе оказывается обыкновенной синицей, а райские кущи семейной жизни превращаются в сплошные дебри и кошмар.

* * *

Как же долго я спала! Заснуть бы летаргическим сном хотя бы на пару-тройку лет, отоспаться бы на всю оставшуюся жизнь как следует.

Тело неподвижно лежало на кровати не желая подавать ни малейших признаков жизни. Я тупо и безучастно смотрела в потолок, пытаясь там найти ответ или подсказку, что мне делать дальше. Сколько же прошло времени? Или оно просто остановилось? Именное такое ощущуние вневремени, как спасательный круг, удерживало меня за гранью бытия. Постепенно в сознание стали проникать посторонние звуки, – жизнь в своем постоянном движении не терпит пустоты. Все будет так, как должно быть. Я же сама во всем виновата. Еще тогда, когда ждала заветное письмо из Норвегии, сама себя успокаивала и убеждала, что хоть кто-нибудь ответит. Вот этот, «кто-нибудь» и нарисовался, что теперь не сотрешь. Мое «кто-нибудь» Космос воспринял буквально: надо кто-нибудь в смысле лишь бы что? Пожалуйста, будет исполнено! Вы, кажется, именно этого хотели? Вот она – ирония судьбы – во всей своей красе. Почему то вспомнилось свое старое стихотворение: