Книга Кошки, собаки и… другие люди. Невыдуманные истории спасения - Светлана Сафонова

Вот так началась наша самостоятельная жизнь. Люди, к которым мы попали, оказались очень добрыми. Правда, Сергей никак не хотел оставлять нас в доме навсегда. Говорил, что им хватает одной собаки. Поэтому нам надо быстро найти хороших хозяев. Но не обижал! Лаже гладил иногда и играл с нами. Кстати, имена он нам придумал. Братика назвали Васькой – да, с фантазией у них не очень. А меня – Розочкой. Сначала я была категорически не согласна с этим именем, но потом подумала, что роза – это красивый цветок. А я, между прочим, красивая. Трехцветная и пушистая. В бабушку. Это братишка похож на маму – серый и полосатый. Потому и Васька.

Васька пристроился быстро и очень хорошо. Его взяла соседка, которая жила в квартире напротив. А вот у меня начались новые приключения.

Я почти два месяца прожила в квартире Сергея и Ольги. И все никак не находился человек, который бы хотел приютить меня навсегда. Ольга неоднократно просила мужа оставить меня у них. И, мол, красивая, и с Гердой подружилась, и ухода за мной много не требуется, и трехцветные кошки счастье в дом приносят. Но он был непреклонен.

И вот однажды вечером я услышала такой разговор:

– Когда ты ее пристроишь?

– Не знаю. Никто не хочет взять малышку.

– Ну, отнеси тогда на работу к себе! Ты же говорила, что у вас под сценой бегают мыши и крысы. Пусть там живет и мышей ловит. А мы ее будем подкармливать, домик ей там смастерим. Зато она все время на свободе будет, но с крышей над головой.

– А не рано? Она ведь еще такая маленькая!

– Ну так пусть начинает взрослеть!

Вот так в возрасте трех с половиной месяцев я попала в филармонию. Это оказался храм музыки и культуры! Большая сцена. Огромный зрительный зал с балконами и царскими ложами. А какие шикарные люстры там висят! Большие и очень яркие. Ну и, конечно, музыка! Тут я научилась разбираться в классической музыке, в опере, в симфониях и джазе. Жила я за кулисами, между сценой и гримерками. Моя Ольга оказалась гримером! И говорят, очень хорошим – к ней артисты в очередь встают.

Ко мне все, кстати, хорошо, относились, не били, а даже подкармливали и ласкали иногда. И музыканты, и артисты, и обслуживающий персонал. Хотя, конечно, если сравнить жизнь в квартире, где ты одна (или даже вместе с собакой), где у тебя своя мягкая кроватка (вернее, она хозяйская, но на ней спишь ты), где всегда тепло, с жизнью за кулисами филармонии, то первое однозначно перетянет. Ну, а если вспомнить глубокое детство, проведенное в подвале, то тут, в храме музыки, совсем даже ничего.

Интересный народ – артисты! Особенно артистки! И особенно если они считаются звездами. Ну, вернее, сами себя такими считают. Красивые, громкие и очень капризные. Наблюдаю я за ними обычно во время репетиции. Именно тут, а не на концерте проявляются не только способности артиста, но и еще его характер. А характеры у них – не дай бог никому! И чем больше они себя считают звездами, тем больше скандалят с музыкантами, гримерами, костюмерами, осветителями. И, кстати, ко мне хуже относятся. Им всем говорят, что я тут живу. Я тут полноправная хозяйка. Я слежу за сценой и ловлю мышей. А они почему-то начинают раздражаться:

– Уберите кошку! Я их не люблю!

– У меня на них аллергия!

– Это плохая примета!

– Она мне мешает распеваться – чихает все время. Она, наверное, заразная!

А как не чихать, если они так душатся, что у меня в носу свербит! Ну, я и чихаю, разумеется!

Однажды распевалась одна полная тетка, приехавшая на гастроли с оперой «Севильский цирюльник». (Классная, кстати, оказалась опера!) Так вот эта певица была самая скандальная на моей памяти. Сама высоченная, полная, с ярко-рыжими крашеными волосами. Всех, кто меньше ее по возрасту, росту и по таланту, называла «милочкой» и «дружочком». А поскольку, по ее мнению, самой талантливой певицей была лишь она одна, то этими именами она называла абсолютно всех подряд. Меня она люто возненавидела. Все время кидала в меня какие-то предметы, пару раз больно пнула. Ну, я решила отомстить противной бабе. Поймала мышь и с самым невинным видом поднесла ей и положила на туфлю. Тетка ничего не заметила, так как разговаривала с партнером по сцене и с режиссером. Я также тихонько сбежала за кулисы.

Вдруг раздался такой крик! Просто вой пожарной сирены! Это моя певица обнаружила мышонка!

– Сволочи! Гады! Поймайте и убейте кошку!

– Да за что же, Ириада Леопольдовна? Она же из лучших побуждений принесла вам добычу. Хотела примириться таким образом!

– Нет, нет! Либо кошка, либо я! Если сегодня вы ее не уничтожите, то я вечером не выйду на сцену!

Угроза серьезная! Она может сорвать спектакль, и тогда случатся и позор, и убытки. Я спряталась подальше и до вечера не выходила из укрытия. Но я знаю, что меня искали.

Директор филармонии нанял двух рабочих-таджиков, чтобы они изловили противную кошку и уничтожили ее. Им было велено решить проблему немедленно, а труп кошки предоставить в качестве отчета о проделанной работе.

Вот так дела! Куда ж мне бежать-то? Умирать-то совсем неохота. Да и за что? Что я плохого сделала?

Знаю, что Никитична, билетерша, очень просила этих таджиков пощадить меня. И осветитель Петр Петрович тоже. И опять же, гримерша Оля. Кое-как, уговорами, слезами и деньгами – заплатили им по 2 тысячи рублей – добились того, что таджики меня просто ловят и сажают в клетку. Живой! А Никитична с Петровичем быстро куда-то меня пристраивают.

На меня такое отчаяние навалилось, не передать словами! Да что ж я какая несчастливая! Уж лучше бы я в раннем детстве померла, как наш третий брат, которого раздавил автомобиль, чем вот так скитаться и всего бояться! А еще говорят, что трехцветные кошки приносят счастье. Кому, интересно? Уж точно не им самим!

Ловили меня, ловили. Выслеживали по всем моим укрытиям. И в итоге поддалась я Петровичу, который ласково-ласково подзывал меня и махал перед носом колбасой. И ведь знала, что иду практически на гибель, а шла. Уж больно у Петровича глаза были добрые, да и ничего плохого он мне никогда не делал. И есть сильно хотелось.

Откуда они взяли клетку, не знаю. Только посадили меня в нее, как арестанта. Даже подстилку на дно не постелили. Клетку заперли в подвале – темном и достаточно сыром. Оставили миску с молоком. И все. И осталась я одна-одинешенька. Впереди – мрак и ужас.

Сколько я там одна просидела, не знаю. Мне кажется, немало. Молоко давно было выпито, но никто новой еды не приносил. А мышей поймать не могла – заперта же! А они, как назло, бегали совсем близко от клетки. И, наверное, потешались надо мной.

Потом вдруг раздался звук поворачивающегося ключа, и дверь открылась. Луч света так резко осветил подвал, что я зажмурилась.

– Как ты, Розочка? Жива тут?

Никитична вместе с Петровичем подошли к клетке. Открыли дверку.

– Ну, иди. Выходи, не бойся. Мы тебя сейчас переведем повыше, и там, где люди есть. Чтобы никто не забывал тебя кормить. А то ведь, бедолага, три дня голодная сидишь!