Книга Четыре жизни Василия Аксенова - Виктор Есипов

И тут же забавная история из американской жизни Аксенова, рассказанная Евгением Поповым: «Пришел он как-то в это заведение (джазовый клуб. – В. Е.), а там всё как обычно, только великий Гиллеспи играет. Как на пластинке… Я был очарован этим рассказом, посидели мы, послушали музыку, потом поехали, и Васю мент американский оштрафовал. Вернее, хотел оштрафовать, но не оштрафовал. Он проехал на желтый свет, и мент ему говорит: „На желтый проехали, сэр“. Вася: „Ну, проехал, что ж делать…“ – „Пивком пахнет, – говорит мент, – где пили?“ Ну, Вася говорит, мол, там-то, и называет эту джазовую пивную. „Джаз любите?“ – говорит ему мент и отпускает, представляешь?»

В книге, конечно, не обойдена вниманием печально памятная людям старшего поколения и хорошо известная по выступлениям самого Аксенова и последнему его завершенному роману «Таинственная страсть» встреча Никиты Хрущева с творческой интеллигенцией в Кремле в марте 1963 года. Но есть и эпизоды мало кому известные: недолгое сближение с Борисом Березовским в середине 1990-х годов по поводу создания народного телевидения и некоего Общественного совета, или, десятилетие спустя, беседа в составе писательской группы с будущим президентом Дмитрием Медведевым, или демонстративное посещение заседания суда над Михаилом Ходорковским… Завершает тему отношений Аксенова с «начальниками страны» закономерный итог, подведенный Александром Кабаковым: «Он был абсолютно независим в своих отношениях к властям. Он, в отличие от многих других именитых шестидесятников, хорошо усвоил пушкинское „зависеть от царя, зависеть от народа…“. Он не зависел от царей, внутренне не зависел…»

Заняла свое место и история с неподцензурным альманахом «Метрополь», участником которого был один из авторов книги Евгений Попов. Дело тогда окончилось исключением из Союза писателей его, Попова, и Виктора Ерофеева. В знак протеста против этого (политически мотивированного, как говорится сегодня) исключения Василий Аксенов, Инна Лиснянская и Семен Липкин сами вышли из Союза писателей. И затем Аксенов с женой Майей и с ее семьей выехал на Запад. Все это теперь хорошо известно, но есть и малоизвестные публике детали истории, связанные, в частности, с незабвенным Феликсом Феодосьевичем Кузнецовым, чьей персоне, надо признаться, уделяется неоправданно большое внимание.

Разговаривая об Аксенове-писателе, авторы пытаются выяснить, является ли он, подобно Иосифу Бродскому, «всемирной» величиной или, как Фолкнер для Америки, остается для нас писателем сугубо национальным, русским. И о том, какая из его книг главная: «Ожог» или «Остров Крым»? О каждом из этих романов высказано немало интересных, порою даже неожиданных наблюдений. Например, по поводу первого Александр Кабаков замечает: «“Ожог“ – это очень аксеновский роман. В нем истоки многих его будущих и эхо многих прошлых текстов. Эта книга – водораздел. Заметь, там герой до половины текста пьет запоем – и с половины бросает пить. Но дело в том, что – нечего скрывать – Вася до половины написал „Ожог“, когда еще пил со страшной силой, а потом пить бросил, и пошла уже совсем другая книга, наступила другая его жизнь».

Его дополняет Евгений Попов: «Роман он начал писать после ввода войск СССР и других соцстран в Чехословакию. Шестьдесят восьмой год – конец всех иллюзий, помнишь? После шестьдесят восьмого года верить в коммунизм мог только дурак или подлец. Василий перестал себя сдерживать, как он делал это раньше, беря в расчет цензуру, комсомол, политбюро, КГБ. Это его первый роман наотмашь! Что хочу, то и пишу, понимаешь? И у меня странное ощущение, что он задумывал „Ожог“ как свою последнюю книгу. Выскажусь от души, думал, а дальше – хрен с вами. Бог не выдаст, свинья не съест».

Не забыт авторами и конфликт Василия Аксенова с упоминавшимся уже Иосифом Бродским по поводу «Ожога». Бродский, приехавший в Штаты на 8 лет раньше Аксенова, стал авторитетным экспертом по русской литературе. И вот именно из-за его резко отрицательного отзыва крупнейшее американское издательство отказалось печатать «Ожог» в 1980 году, как раз в тот момент, когда Аксенов больше всего нуждался в поддержке. Эта история, как известно, получила художественное отражение в аксеновском романе «Скажи изюм», что также не оставлено без внимания.

В книге подводится некий итог писательского пути Василия Аксенова:

«Александр Кабаков: Аксенов – один из немногих в мире писателей, который вошел в одну и ту же реку славы, успеха и читательских потрясений и дважды, и трижды, и четырежды. Сначала с „Коллегами“ и „Звездным билетом“ – раз, потом с „Затоваренной бочкотарой“ – два, потом с „Ожогом“ и „Островом Крымом“ – три, с „Новым сладостным стилем“, другими американскими и снова комсомольскими (имеются в виду „Москва-ква-ква“ и „Редкие земли“. – В. Е.) романами – четыре. Четыре раза вошел человек в бурную реку литературную, где вершатся катастрофы и катаклизмы, – такое редко бывает. Обычно писатель входит в эту условную литературную воду и тихо плывет по течению. Аксенов же примерно раз в семь лет совершал некий переворот в себе, писателе Аксенове».

Тут следует оговориться, что последние аксеновские романы при выходе в свет далеко не у всех вызвали одобрение, да и авторы исподволь признаются, что не «совсем принимают их» или что они им «чужеваты». При этом они уповают на то, что романы эти продолжают расходиться и после смерти писателя, и, значит, у Аксенова, по их мнению, появился новый, молодой читатель: «Александр Кабаков: Литературная тусовка их не приемлет, их топчут, и более того, я тебе скажу – я их сам не совсем принимаю. А молодые читают. Он попал в очередной раз… Вот мы не попадаем, а он попал».

Так ли это, покажет время.

Проникновенно и честно ведут авторы разговор о последнем (перед случившимся инсультом) годе жизни, о последнем акте драмы своего героя:

«Евгений Попов: И это следовало из всей его натуры тоже. Из того же романтизма, например… Старость? Не может быть. Так не может быть! Ведь он прожил такую огромную, насыщенную, осмысленную, интересную жизнь.

Александр Кабаков: Жизнь в таких случаях и таким людям навязывает некоторые… ну, ложные, что ли, решения, загоняя их в ловушку. Ты вот это сделай, жизнь исподтишка советует, и тогда ты и себе самому, и всем вокруг, и вообще жизни и старости докажешь, что ты вовсе не старик…

Е. П.: Где-то я это уже читал. В одной старинной книге, где искушали одного молодого человека тридцати трех лет. Дьявол ему говорит: „Прыгни со скалы для доказательства существования Бога“. Помнишь?

А. К.: Помню. И как эта книга называется, тоже помню… Но здесь совсем не то. Жизнь подсказывает… как сказать?.. ну, такие возможности. Ты же не старый еще человек, Василий, ты чего же, дурашка, опасаешься-то? Вот ты думал, что ты старый, а какой же ты старый?! Вот тебе, пожалуйста, замечательный выход… Но это не выход на самом деле, а тупик, ловушка, капкан. Человек, вместо того чтобы спокойно, умело, по-стариковски вытащить приманку, бросается туда, и его прихлопывает, как мышь в мышеловке».

Близким Аксенову людям понятно, о чем здесь идет речь…

Можно было бы продолжить разговор о книге, но объем, предусмотренный для журнальной рецензии, не позволяет этого сделать. Укажу лишь на две фактические ошибки. Название для последней книги публицистики, упоминаемой авторами, Аксенов придумал сам, никто ему его не навязывал. А произошло это так. Я пришел к нему с готовой рукописью, составленной мною по его просьбе и по договору с издательством, и предложил подумать о названии. Разговор происходил в его кабинете в высотке на Котельнической набережной. Думать долго не пришлось. Василий, сидя в кресле, глянул в окно, повернулся ко мне и сказал с усмешкой: «Давай назовем „Ква-каем, ква-каем“». Такое название содержало явную перекличку с названием вышедшего год назад романа «Москва-ква-ква», о котором он, видимо, решил таким образом напомнить читателям.