Книга Генерал Слащев-Крымский. Победы, эмиграция, возвращение - Олег Смыслов

«После Февральской революции гвардия продолжала оставаться в составе Особой армии, созданной ещё летом 1916 г., и находилась на боевых позициях на Юго-Западном фронте, — отмечает Е.И. Чапкевич («Русская гвардия в Февральской революции»). — Порядок внутренней службы в её частях и подразделениях стал регулироваться известным приказом № 1, который предоставлял солдатам большие права, но не оговаривал при этом их обязанностей. Это вскоре сказалось на состоянии дисциплины, которая упала в частях гвардии.

Со свержением монархии полки перестали именоваться лейб-гвардейскими, хотя вторая часть их названия сохранилась. Было отменено шефство над гвардейскими полками членов императорской фамилии, в связи с чем стрелковые и некоторые кавалерийские полки изменили своё прежнее официальное название. (…)

В марте — апреле 1917 г. командование Юго-Западного фронта решило использовать гвардейские кавалерийские части для наведения порядка в ближнем фронтовом тылу на станциях и узлах. Надо было как-то пресечь поток дезертиров, устремившихся в тыл, громивших всё на своём пути. (…)

Однако основные силы гвардии продолжали стоять в районе реки Стоход, ведя позиционную войну, сопровождающуюся мелкими стычками с противником. Эти затяжные военные действия, не приносившие успехов, удручающе действовали на состояние гвардии и явились одной из причин дальнейшего падения дисциплины. С мая 1917 г. наблюдается рост в войсках гвардии конфликтных ситуаций между солдатами и офицерами. Этому в немалой степени способствовало принятие 9 мая 1917 г. «Декларации прав солдата», которая предоставляла военнослужащим все политические права: участие в выборах, деятельность в политических партиях, возможность выражать недоверие офицерам. Воспользовавшись этим документом, в ряде гвардейских полков солдаты потребовали осуществить очередную чистку офицерского состава и изгнать неугодных командиров.

Изгнание офицеров наблюдалось раньше. В конце марта — начале апреля 1917 г. оно имело место в Московском и Финляндском полках. В первом из них в строю осталось всего 35 офицеров, т. е. почти половина от штатного состава. Остальные были изгнаны или под различными предлогами покинули полки сами. Десятки офицеров, не выдержав солдатского прессинга, расхлябанности и утраты традиций, подавали рапорты об отставке. Как правило, они отклонялись Гучковым с объяснением, что «война продолжается и начальствующий состав должен находиться на службе».

Ещё более радикальные перемены произошли в офицерском составе запасных батальонов гвардии. Чистка офицеров здесь началась почти сразу после революционных событий в Петрограде. (…)

Обстановка, сложившаяся в ряде гвардейских полков, привела к расколу в среде самих офицеров. Некоторые из них стали заискивать перед солдатами из-за опасения быть изгнанными и поэтому шли на поводу у комитетов.

В преддверии подготовки к наступлению командование гвардии стремилось укрепить кадры за счёт выдвижения на более высокие должности тех офицеров, которые пользовались авторитетом у солдат и на кого можно было положиться. Так, в апреле 1917 г. командиром Преображенского полка был назначен полковник Кутепов, а некоторое время спустя Московский полк возглавил энергичный полковник Я.А. Слащёв — герой и любимец солдат Финляндского полка. Та часть солдат, которая не поддалась деморализации, охотно поддерживала офицеров, имевших репутацию храбрых и заботливых командиров».

18 июня 1917 года Юго-Западный фронт перешёл в наступление. «7-я и 11-я армия на направлении главного удара продвинулись на глубину до 2 км, а потом стали топтаться на месте. Солдаты замитинговали. Спустя три дня начала наступать 8-я армия, действовавшая по замыслу на второстепенном направлении. За шесть дней она углубилась на 18–20 км и овладела Калушем. В плен было взято 800 офицеров и 36 тысяч солдат противника, захвачено 127 орудий и миномётов, 403 пулемёта. Потери 8-й армии составили 352 офицера и 14.456 солдат. И что бы там ни говорили, это был последний яркий след умирающей старой армии.

Тем временем Юго-Западный фронт спонтанно разваливался. В этом плане характерно донесение военного совета фронта Временному правительству: «Начавшееся 6 июля немецкое наступление на участке 11-й армии разрастается в неизмеримое бедствие, угрожающее, быть может, гибелью революционной России. В настроении частей, двинутых недавно вперёд героическими усилиями меньшинства, определился резкий и гибельный перелом. Наступательный порыв быстро исчерпался. Большинство частей находится в состоянии всё возрастающего разложения. О власти и повиновении не может быть и речи, уговоры и убеждения потеряли силу — на них отвечают угрозами, а иногда и расстрелом. Были случаи, что отданное приказание спешно выступить на поддержку обсуждалось часами, почему поддержка опаздывала на сутки. Некоторые части самовольно уходят с позиций, даже не дожидаясь подхода противника…

На протяжении сотни вёрст в тыл тянутся вереницы беглецов с ружьями и без них — здоровых, бодрых, чувствующих себя совершенно безнаказанными. Иногда так отходят целые части… Положение требует самых крайних мер…

Пусть вся страна узнает правду…содрогнётся и найдёт в себе решимость беспощадно обрушиться на всех, кто малодушием губит и продаёт и Россию, и революцию»» («Первая Мировая в жизнеописаниях русских военачальников»).

Именно в таких вот ненормальных, с точки зрения военного человека, условиях полковнику Слащёву приходилось командовать полком. Но и это было ещё не всё…

А.С. Кручинин абсолютно точно отмечает:

«За февральским переворотом последовал стремительный развал Армии; Яков Александрович должен был возвратиться в ряды полка, а в июне был назначен командующим Лейб-Гвардии Московским полком, и это назначение, почётное и радостное во всякое другое время, сейчас стало тяжёлым крестом. Фронтовые офицеры бессильны были вернуть войскам боеспособность, коль скоро этого не хотело Временное Правительство, безвольно потакавшее «революционизированию Армии», а в конце августа пошедшее на прямую провокацию против Верховного Главнокомандующего генерала Л.Г. Корнилова.

На позиции 2-й Гвардейской пехотной дивизии известия о «корниловском мятеже» дошли 30 августа, когда офицеры-Финляндцы и приехавший к ним в гости Я.А. Слащов отмечали именины командующего полком полковника А.Н. фон Моллера. Они были застигнуты новым сообщением врасплох, и один из офицеров запомнил Слащова «тихонько повторяющим»: «Быть или не быть»…

На самом деле к этому моменту всё было уже кончено. Известия на фронт запоздали: выступление генерала Корнилова закончилось неудачей. Быть может, История уже тогда сказала «не быть», но офицеры этого не знали, да, наверное, многие и не пожелали бы знать… И среди последних был Яков Александрович Слащов.

Для него война на «большом фронте» не только стала прекрасной школой его сурового ремесла, не только дала возможность доказать свою доблесть и готовность умереть за Веру, Царя и Отечество, — но и выявила в нём, помимо «профессиональных» талантов, особые качества военного вождя. «Слащов пользовался громадным престижем, пленял воображение своих подчинённых и создавал ту «атмосферу героизма», которая заражает других и рождает новых героев», — писал о нём генерал Клодт».