Книга Виктор Цой - Александр Житинский

– Никогда бы не подумал, что я способен еще на такие романтические отношения, – говорил он.

В один из таких вечеров, вернувшись с очередной романтической прогулки, он буквально за двадцать минут сочинил свою знаменитую песню „Восьмиклассница“, вернее, не сочинил, а зарифмовал все то, что с ним происходило на самом деле – от „конфеты ешь“ до „по географии трояк“. И получилось это просто замечательно».

Картина складывается противоречивая.

С одной стороны, совершенно ясно, что Цой мог, умел и любил нравиться девушкам. К двадцати годам он из гадкого утенка, каким он был подростком в тринадцать-четырнадцать, превратился в высокого стройного красавца восточного типа, загадочно-немногословного и в то же время с обезоруживающей, наивной и хитроватой, совершенно неотразимой улыбкой.

Действительно, я редко встречал в жизни человека с такой обезоруживающей улыбкой.

И вот с такой улыбкой он протягивал малознакомой девушке изящно вырезанный из дерева фаллос, как так же изящно выражается Паша Крусанов. А попросту говоря, деревянный мужской член. Можно назвать его и еще короче.

Но, как замечает Крусанов, это была лишь одна из граней стиля. Можно предположить, что в иных ситуациях Цой вел себя по-другому.

Конечно, Витя был скрытен, поэтому легенд о его подвигах на любовном поприще я никогда не слышал. Но то, что он был влюбчив, для меня несомненно.

Песен о любви у Цоя не так много. Я сейчас могу вспомнить лишь «Когда твоя девушка больна» и «Это любовь!». Да и то в первой больше сочувствия, жалости, сострадания к больной девушке, чем собственно любви.

Не считать же песню «Восьмиклассница» песней о любви! Это именно песня о восьмикласснице, с которой гуляет лирический герой, с некоторым изумлением и доброй иронией за нею наблюдая.

Ты говоришь: “Пойдем в кино”,

А я тебя зову в кабак, конечно.

Меня эта фраза всегда заставляла улыбнуться. Витя явно здесь хочет выглядеть взрослым мужчиной. В какой, извините, кабак? По воспоминаниям матушки и того же Свина, Цой получал в день на карманные расходы один рубль. Да и свидетельств о том, что Цой в те времена ходил по кабакам, не сохранилось.

На вопрос: «Как вы относитесь к женщинам?», Цой однажды ответил кратко: «С юмором».

И это была правда. Хотя юмор этот был беззлобен и мог быть даже окрашен влюбленностью.

Но где же эти влюбленности?

Кроме неизвестных пэтэушниц и восхитительной, но тоже анонимной Восьмиклассницы, ни о каких конкретных привязанностях Вити мы не имели понятия.

Все знали, что со своею законной женой Марьяной Витя познакомился, когда ему было девятнадцать лет, и вскоре они стали жить вместе, снимая квартиру. Оформили они этот гражданский брак в феврале 1984 года. А потом у Цоя была гражданская жена Наталья в Москве, примерно с 1987–88 года.

И вдруг в воспоминаниях Павла Крусанова я встречаю вот это: «…Не устояла даже милейшая и добрейшая майковская Наташка – дело едва не дошло до адюльтера, отчего Майк некоторое время на Цоя ревниво дулся…»

Я отметил эту фразу, ведь я прекрасно знал Наташу, мы с нею, как и с Майком, были на «ты», но, когда я прочитал этот текст Павла, она уже давно носила другую фамилию и жила в Москве.

Правда, мы виделись с нею на концерте, посвященном пятидесятилетию Майка, в Питере, и помянули его там, за кулисами, в буфете вместе с «Чайфами». Это было в апреле 2005 года. Тогда я еще ничего не знал о каких-то отношениях Наташи с Цоем.

И случилось так, что на похоронах Марьяны Цой в том же 2005 году (подробнее об этом много позже) я спросил первую жену Павла Крусанова Наталью: в чем там дело было? Неужто все было так серьезно?

– Это был самый настоящий школьный роман, – ответила она. – Вы лучше спросите у самой Наташи, вы же знакомы.

И тогда я через сына Майка Женю нашел телефон Наташи и позвонил.

– Наташа, говорят, ты дружила с Витей Цоем? – прямо спросил я.

– Саша, вот именно, что дружила. Ничего серьезного не было. Хотя я сама не знаю. Наверное, это все-таки была любовь с моей стороны. Совсем детская…

– А может быть, ты мне расскажешь об этом подробнее, когда я приеду в Москву? – спросил я.

Она задумалась.

– Я не прошу интимных подробностей… – добавил я.

– Да какие там интимные подробности! – засмеялась она. – Целовались, как школьники. Вот и все подробности.

– Ну, так что, поговорим?

– Знаешь что, – вдруг решилась она. – Я лучше напишу об этом. И пошлю тебе письмо.

– О’кей, – сказал я.

И вот где-то недели через две я получил от Наташи письмо, которое не мог читать без волнения. Так искренне оно было написано.

К воспоминаниям была приписка: «Это только для тебя, как ты просил. Публиковать это не надо, я думаю. Или просто напиши в общих чертах».

Теперь задумался я.

Письмо было такого свойства, что пересказывать его своими словами было просто нельзя. Все равно что сплетничать. Тем более сплетничать о людях, которых уже нет.

Но при этом воспоминания Наташи рисовали Цоя таким, каким его никто не знал. И это был Цой без своей обычной иронической брони.

И тогда я написал ей письмо, и возникла переписка, которую я приведу прежде, чем опубликую воспоминания Наташи.

Александр Житинский – Наталье Россовской (Науменко), 4 сентября 2007:

«Дорогая Наташа!

Ты написала прекрасный текст – живой, искренний, с тем чувством такта и любви к Майку и к Цою, которое не дает ни малейшего повода к каким-либо пошлым инсинуациям.

Вы все выглядите там по-настоящему благородными людьми, которые с честью вышли из этой непростой ситуации. И в том, что все было чисто, романтично и возвышенно, больше всего убеждает тот факт, что история эта, будучи известна близкому кругу, не породила никакой волны сплетен и пересудов. А могла бы, ибо не с последними людьми из мира рок-н-ролла свела тебя судьба.

Спасибо тебе огромное. Я волновался, читая эту исповедь. А я уже весьма пожилой человек.

Теперь вопрос – что с этим делать?

Пересказывать эту историю своими словами я не вправе и это будет неправильно. Я бы хотел тоже быть честным с читателями и рассказать все, как было. То есть, что я попросил тебя поделиться этими воспоминаниями и убедил написать их, хотя, видит Бог, ты не рвалась это делать и никогда не афишировала этой истории.

Но она очень многое говорит о Майкуше, о Вите и о тебе. И такие вещи должны быть даны в оригинале, а не в пересказе.

Я подумаю, как это сделать органично, как правильно расставить акценты, прежде чем подать этот текст в книге. Возможно, я разобью его на несколько фрагментов, не знаю.