Книга Красное бикини и черные чулки - Елена Яковлева

— Думается, что здесь свое веское слово должна сказать общественность, — не растерялся набивший оскомину на юбилейных речах Вице.

— Полностью с вами согласна, — добавила я свою порцию елея и стала прощаться.

Вице — знать недаром на казенный кошт по Голландиям раскатывал — галантно проводил меня до дверей своего кабинета, у которых мы и обменялись теплым еврорукопожатием. Рука у Вице была сухая и в меру теплая, а значит, с нервами у него все в порядке. И с кислотно-щелочным балансом, я думаю, тоже. Чего не скажешь обо мне. Меня так прямо трясло от бешенства и нетерпения поскорее заглянуть в подлые Жанкины глазки, а в том, что именно она и умыкнула конверт с фотографией, я уже ни одной минуты не сомневалась.

Да кто, кроме нее, скажите на милость? Еще вчера вечером он лежал в моей сумке. В машине его тоже никто не мог свистнуть, только та же Жанка. Оставалась еще, правда, ничтожная доля процента, что я могла его где-нибудь выронить, но, честно говоря, я даже не брала ее в расчет.

В вестибюле Дома радио мне буквально под ноги бросился невесть откуда взявшийся Мелкий Пакостник и завел свою занудную волынку:

— Марина Владимировна, мне нужно с вами поговорить…

Как всегда, в самый неподходящий момент!

Наверное, небывалая злость на Жанку придала мне мужества, и я в первый раз в жизни отшила его самым натуральным образом:

— У меня нет свободного времени.

— А когда будет? — Наверное, Пакостник не поверил своим ушам.

— Для вас — никогда! — сурово отрезала я и устремилась прочь, оставив своего пожизненного соглядатая в страшном смятении. Не удивлюсь, если после моей жесткой отповеди бедный Пакостник почувствовал, как земля уходит из-под его ног, но по-другому я уже просто не могла. И потом грех ему обижаться, учитывая, что он один извел меня больше, чем все мои законные и гражданские мужья, вместе взятые.

У Жанки был жалкий вид побитой собаки. Причем не какой-нибудь там породистой, а затрапезной дворняги из тех, что ошиваются по помойкам. Мне одного взгляда хватило, чтобы окончательно удостовериться в том, что конверт с фотографией уже у Кошмарова. И, скорее всего, он сам за ним приезжал, потому что Жанка вряд ли успела бы так быстро обернуться туда и обратно. Все еще висящий в комнате смог от кошмарных кошмаровских папирос служил тому лишним подтверждением.

Завидя меня, Жанка затрепетала, как молодая осина на ветру.

— Ну ты и… — я долго силилась подобрать для нее подходящее определение, но так и не сподобилась. Ибо печатные были слишком мягкими, а непечатные я не употребляю. Задора не хватает.

Жанка, конечно, сразу стала оправдываться:

— Ты понимаешь… Я сначала не хотела, а потом… Всю ночь ворочалась, уснуть не могла. Вдруг, думаю, Вице у тебя фотографию отнимет и уничтожит… Тогда все!

— Не спалось тебе, значит. — Я взгромоздилась на подоконник. — То-то ты копытами стучала, якобы на кухню бегала. А сама — в прихожую шасть, там сумочка-то моя была, достала конвертик, а мне ни слова. А он, этот конверт, между прочим, был оставлен на мое имя, а не на твое!

— Ну на твое, я не спорю, только какая разница, раз это улика? — вяло возразила Жанка.

— А вот какая разница, я так думаю, мы скоро узнаем, — зловеще пообещала я. — Уже завтра. В крайнем случае послезавтра.

Жанка ничего не ответила, только шумно засопела. Похоже, она уже сама сомневалась в правильности своего идиотского поступка.

— Что, Кошмаров тебя по головке не погладил? — усмехнулась я. — Не похвалил за помощь следствию и не пообещал наградить именными часами?! Вот ведь паршивец!

Жанка опять промолчала, а молчание — знак сами знаете чего.

— А, ну тебя. — Я махнула рукой и слезла с подоконника. И чего я волнуюсь, в конце концов, это ведь не мой любовник на нарах парится.

М-да, зато мне прислали красные трусы пятьдесят шестого размера. Но дело-то все равно сделано, сколько бы я не ругалась. Фотография тю-тю, у Кошмарова. Поэтому я заставила себя настроиться на рабочий лад, тем паче что уже через день мне предстояло представить Краснопольскому плоды своих трудов.

До самого вечера мы с Жанкой больше и словом между собой не обмолвились. Я вообще избегала смотреть в ее сторону, а она все куда-то звонила и подолгу держала трубку возле уха, вслушиваясь в длинные гудки. После седьмого или восьмого по счету звонка до меня дошло: да ведь она надеется, что ей ответит спешно выпущенный Кошмаровым из кутузки Порфирий. Святая наивность. Вернее, тупая.

— Оставь телефон в покое! — наконец не выдержала я.

— А что, тебе кто-то должен позвонить? — виновато втянула голову в плечи Жанка.

— Да, должен, — соврала я назло Жанке и будто накаркала: еще и трубка не успела остыть от жара Жанкиной щеки, а телефон уже противно задребезжал.

Пришлось отвечать какой-то старой, жующей окончания грымзе, которая первым делом весьма строго осведомилась:

— Я говорю-у с Марино-уой Солоу-евой?

— Да, — подтвердила я, хотя у меня был большой соблазн сказать, что Марины Соловьевой нет и, возможно, уже не будет никогда.

— Тогда я хочу-у вам соо-убщить, что вы выпу-устили джи-нна из бу-утылки, — медленно выговорила грымза с таким усилием, словно рот у нее был набит камнями.

— Кого я выпустила? — уточнила я на всякий случай.

— Вы выпу-устили джи-нна, — с пыхтением повторила грымза. — Своей ужасну-ой передачей, плоды котору-ой я в данный момент наблюдау-ю.

Не поверите, но у меня вдруг странно похолодело под ложечкой, а грымза, посоветовав мне подъехать к дому номер пять на Левашовской, бросила трубку.

Наверное, видок у меня был еще тот, потому что Жанка взволновалась:

— Что случилось?

— А то… А то… Вполне вероятно, что на нашей совести еще один труп! — выдохнула я. Дурное предчувствие целиком завладело мной.

— Я с тобой! — Жанка схватилась за свою кацавейку.

* * *

Дом номер пять по Левашовской ничего особенного собой не представлял. Типичнейший «шедевр архитектуры» времен развитого социализма — кирпичная пятиэтажка, каких пруд пруди. Райончик тоже, прямо скажем, не фешенебельный, под названием Трикотажка (от трикотажной фабрики). Вот только во дворе толпа, и все куда-то уставились вверх, отметила я, выскочив из машины и сразу же направившись в самую гущу зевак.

— Вон, вон она! — заорал высокий парень без шапки и засвистел.

— Давай, Манька, показывай стриптиз! — истошно завопил неожиданно вынырнувший из-под моего локтя пацаненок лет десяти от силы.

Я задрала голову и посмотрела туда же, куда и все, на ярко освещенные окна под крышей, но ничего примечательного не увидела и с недоумением покосилась на не в меру возбужденных подростков. Ровно в этот момент проявлявшая признаки нетерпения толпа удовлетворенно загоготала: