Книга Рассказы для выздоравливающих - Аркадий Аверченко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Чиновник Трупакин обратился к вошедшей жене:
— Вот, Мари, пианист наш замерзнуть в своей турне боится. Дай ему шубу волчью.
— И прекрасно, — сказала жена. — Все равно так лежит.
— Я и сам так думаю. А то что ж человека морозить — звери мы, что ли?
— Я вам очень, очень благодарен, Исай Петрович!
— Ну, какие там благодарности… Все мы должны помогать друг другу! Не дикари ж, в самом деле, не звери. Хе-хе! Слава богу, крест на шее есть.
В кабинете зазвонил телефон.
— Алло! — сказал Трупакин, беря трубку. — Вы, Анна Спиридоновна? Как поживаете… Что? Спасибо. Что? Зоофилов у меня сейчас сидит… Да… Какой случай: морозы адские, а ему в концерт ехать нужно. Так уж он у меня волчью шубу берет. Да и пусть. Лучше уж пусть она живую душу греет, чем даром лежит. Не дикари, слава богу… Что? Прощайте.
Трупакин повесил трубку и доброжелательно взглянул на Зоофилова:
— Сегодня хотите забрать? Сейчас я вам это и устрою. Палашка! Послушай, Палашка, достань из сундука шубу и, завернув в простыню, отдай барину. Он, видишь ли ты, Палашка, попросил ее одолжить на время, потому что ехать барину нужно, а дедушка-мороз, хе-хе, кусается. Да почему, думаю себе, не дать? Сем-ка я выручу хорошего человечка.
Трупакин добродушно засмеялся, и морщинки веселой толпой сбежались около его глаз. Разогнав эту самовольную сходку, Трупакин покачал головой, вздохнул и промолвил:
— Ах, как было бы хорошо, если бы все люди помогали друг другу. Жилось бы слаще и теплее. Уходите? Ну, всех вам благ. Шубочку-то не забудьте захватить. Когда едете? Послезавтра? Ну-ну…
Зоофилов еще раз поблагодарил Трупакина в самых теплых выражениях и, захватив волчью шубу, ушел.
А Трупакин решил съездить в клуб.
Оделся, вышел и сел на извозчика.
— Ну что, ездишь? — спросил извозчика, когда лошадь тронулась.
— Езжу.
— Это, брат, хорошо. Летом-то небось вашему брату легче…
— Да оно как будто послободнее.
— Зимой холодно ведь, чай?
— Да, холодно.
— То-то и оно. Бедному человеку, братец ты мой, зимой зарез.
— Верно. В самую точку будет сказать.
— Да-а, братяга. Тут ко мне вот один музыкант ходит. Такой, братец ты мой, что сплошная жалость возьмет на него глядеть. Морозы-то большие, а ему, слышь, ехать нужно музыкарить. Что ж ты думаешь — дал я ему шубу свою волчью. На, мил человек. Мне не жалко. Верно?
— Да-с.
— То-то и оно. Тут, брат, уж сквалыжничать нечего. Не людоеды, слава богу. В груди-то тоже сердце есть. Не правда ли?
— Верно. Бедному человеку зачем не спомочь.
— То-то и оно. Дал я ему волчью шубу. На, носи. Сам, брат, Христос заповедал помогать страждущим. Не так ли?
Извозчик в ответ на это помолчал и потом шмыгнул носом так сильно, что лошадь побежала вскачь.
Провожать Зоофилова на вокзал собрались несколько приятелей.
— А ловко ты устроился, — сказал одобрительно актер Карабахский, похлопывая Зоофилова по спине.
— С чем устроился?
— Да с шубой. Ведь ты ее у Трупакина взял. Добрый старичок и очень обязательный.
— А ты откуда знаешь о шубе?
— Он же вчера в клубе вскользь сказал. Душа-парень, видно. Истый христианин. «Надо, говорит, ближним помогать. Мы, говорит, слава богу, не тигры какие-нибудь». Добрейшей души старикан.
К беседовавшим друзьям подлетела, потирая руки, раскрасневшаяся от холода Манечка Белобородая.
— Едете? — сказала она, смотря на Зоофилова влюбленными глазами. И шепнула так, чтобы никто не слышал: — Не забудете? Не охладеете?
— Манечка! Что ты…
— Положим, охладеть вам трудно. В крайнем случае трупакинская шуба вас согреет.
— Тру… пак…?
— Ну да. Я совершенно, совершенно случайно узнала, что вы были такой умница и выпросили у него шубу.
— Откуда же вы узнали? — угрюмо спросил Зоофилов. — От Трупакина?
— Да нет же! Это мне сказала сегодня подруга по курсу. Не знаю, кто ей это сообщил. Милый Трупакин! Если бы он был здесь, я бы его за это расцеловала!
Пришел проводить Зоофилова и Трупакин. Он был в отчаянии, что опоздал и успел только к третьему звонку.
Поезд тронулся. Стоя на площадке, Зоофилов посылал друзьям воздушные поцелуи и слышал, как Трупакин говорил окружающим:
— Как, думаю, молодого человека отпустить в подбитом ветром пальтишке?.. Хе-хе. Дал шубу. Волчью. Хорошая еще шубенка. Пусть, думаю, погреется, бедовая голова. Слава богу, не леопарды какие-нибудь. Человек не собака, и замерзать ему неподходящее дело.
Через час Зоофилов стал устраиваться на ночлег. Сквозь закрытую дверь купе он услышал разговор кондукторов:
— Куда же его посадить, ежели все занято? На голову, что ли?!
— Куда, куда… Идиётская голова! Ну, посади его в то купе, в котором господин в трупакинской шубе едет. Невелика птица — подвинется.
Чебурахинск был городишко маленький, но собственную газету имел.
Устроитель концерта через пять минут после приезда Зоофилова доброжелательно подмигнул ему и, вынув из кармана «Чебурахинский голос», показал отчеркнутое место:
«Мы счастливы приветствовать известного пианиста Зоофилова, посетившего наш богоспасаемый город с целью дать концерт на пианино. Публика, конечно, подарит своей благосклонностью виртуоза, который приехал, даже невзирая на суровую температуру. Кстати, несколько черточек из жизни концертанта: рассказывают, что беззаботный артист собрался ехать в турне налегке, не имея теплого платья, и в самый последний момент положение было спасено другом талантливого артиста, Трупакиным, одолжившим ему волчью шубу. Только таким образом талантливый артист мог, как говорили древние, перейти через Рубикон»…
________________________________
После концерта Зоофилов ужинал со своим импресарио и с поклонниками.
Было много выпито… пили за всех: за Зоофилова, за искусство, за поклонников, за Бетховена…
— Спасибо за теплый прием, — сказал, утирая слезу, Зоофилов.
— Нет, — сказал подвыпивший импресарио… — Давайте выпьем лучше за то, что согрело Зоофилова лучше нашего приема: за знаменитую трупакинскую шубу!
Зоофилов вскочил с места так порывисто, что опрокинул стул.
— Стойте! — закричал он. — Не могу больше!! Дайте мне татарина! Ради бога! Где тут у вас татарин?!
— Алло! — сказал Трупакин, беря телефонную трубку. — Кто у телефона? Анна Спиридоновна? Мое почтение! Что? Как? Да плохо. Никак я не могу, старый дурак, разочароваться в людях. А они и пользуются этим… Сижу я теперь и думаю: стоит ли делать людям добро. Что? А случилось то, что я по своей доброте одолжил на недельку этому несчастному Зоофилову хорошую волчью шубу, а он… что бы вы думали, что он сделал? Ни более ни менее, что продал ее татарину, а деньги пропил со своими распутными друзьями… Стоит ли после этого… Что? Прощайте.
