Книга Танец мотыльков над сухой землей - Марина Москвина

Он сытно поел, вытащил из того же рюкзака салфетку, вытер губы и отпустил Хамида на все четыре стороны.

* * *

Хамид решил начать новую жизнь в Париже, но пока не было работы, знакомый предложил устроить русский вечер на тему: «Бунин — Цветаева — Хамид Исмайлов». Обзорно с высоты птичьего полета обрисовать жизнь и творчество Бунина и Цветаевой, а остальное Хамид возьмет на себя.

Первый доклад поручили русскому актеру-эмигранту, ему дали переводчика, вот он стал рассказывать о Бунине — видимо, подчитал. И хотя ему предоставили десять минут, он говорил и говорил: тут кошка, тут собака, каким Ваня Бунин был в младенчестве, кто в люльке его качал, словом, к финалу всего вечера дошел до того момента, когда Ивану Алексеевичу исполнилось десять лет.

Ему стали махать, делать знаки, он встрепенулся и сказал:

— Так Иван Бунин прожил семьдесят пять лет. А потом он умер.

* * *

Товаровед Аня из книжного магазина клуба «Проект ОГИ» взяла мои книжки на продажу. Спустя некоторое время я позвонила — узнать, как идут дела.

— Сейчас нет денег, — сказала она. — Позвоните в субботу утром. Ночью с пятницы на субботу очень хорошо раскупаются книги.

— Это что — по дороге из ресторана?

— Почему? — она отвечает. — Именно приходят в книжный магазин часов в пять утра — купить книгу…

* * *

Даур Зантария был гениальным прообразом, недаром Андрей Битов, гостивший у него в Абхазии, вывел Даура ярким и красноречивым персонажем своего романа. Великий Грэм Грин, мимолетно повстречав Даура в Сухуме, так был им впечатлен, что уже в следующем романе Грэма Грина действует герой Даур Зантария. Светлый образ Даура, именуемый в моем романе «Гений безответной любви» Колей Гублией Легкокрылым, пронизывает всю вещь от начала до конца.

— Пошлю в Абхазию ксерокс! — деловито сказал он. — А то они думают, я в Москве груши околачиваю. А я тут служу прообразом в поте лица!

* * *

— А еще про меня будет? — спрашивал Даур.

И чтоб не иссякал родник моего воображения, самостоятельно разрабатывал свою восходящую линию:

— Например, твой Коля Гублия воевал против армии Шеварнадзе и выпускал боевой листок сепаратиста. Однажды, когда он написал прямо: «Долой Шеварнадзе!», он упал и сломал себе ногу. Потом случилась похожая ситуация. Он снова крикнул: «Долой Шеварнадзе!» И, как это ни странно, опять упал и опять сломал ту же самую ногу, причем в том же месте! С тех пор всякий раз, как только он произносил имя этого государственного деятеля, он падал и ломал ногу. Далее в «Боевом листке сепаратиста» Коля опубликовал обличительное стихотворение, в котором несколько раз вместо имени «Шеварнадзе» употребил местоимение «кое-кто». За этот эзопов язык свои же абхазские сепаратисты, все как один горячие головы, бросили Коле в лицо, что он трус. Не стерпев оскорбления и презрительного отношения товарищей по оружию и будучи не в силах разумно объяснить, что с ним происходит, Коля оставил сепаратизм и уехал в Гваделупу, приняв там статус беженца. Погиб Коля, спасая гваделупскую деревню от нашествия ос. И местные жители с особым благоговением съели его мясо.

* * *

— Мое земное предназначение я уже выполнил, — говорил Даур. — Я запечатлен в тексте «Гений безответной любви», поэтому спокойно могу завершать тут свои земные дела.

* * *

— Что я вижу? — удивлялась Лия Орлова. — Откуда в твоем романе эти любовные телефонные разговоры Даура? Ведь он все это мне говорил на полном серьезе!

— Главное — не слова, — успокаивал ее Леня. — А то, что он в них вкладывал!

* * *

Тюнин в клубе «МуХа»:

— Как много незнакомых людей! Так можно проснуться однажды и вообще не увидеть вокруг ни одного знакомого человека.

Я тоже оглянулась и увидела Асара Эппеля. Он стоял с тарелкой и рюмкой.

— Ой, Мариночка! — сказал он. — А я ем селедку с луком, запиваю водкой… Все не для поцелуя!

* * *

«Я сидел с Михаилом Аркадьевичем Светловым в Дубовом зале ЦДЛ, — рассказывал Яков Аким.

— Михаил Аркадьевич, — говорю, — это мой близкий друг Женя Монин.

— Вы художник? — спрашивает Светлов.

— Да, в некотором роде… — отвечает Женя.

— Тогда нарисуйте мне десять рублей.

Женя смутился.

— Ну, хотя бы пять…»

* * *

Светлову не дали разрешения поехать во Францию.

— Ладно, ничего, — сказал он, — зато я купил себе ботинки.

Яша наклонился под стол, посмотрел.

— Михаил Аркадьевич, — говорит, — наверное, в них очень удобно ходить.

— Мальчик мой, — он ответил, — а если бы вы знали, как в них удобно спать!

* * *

«Маруся! — пишет мне Дина. — Завтра мы уезжаем на Мертвое море, дивная путевочка на 5 дней, в роскошном отеле, за одно название которого можно душу отдать: „Нирвана“. В цену включено все: 5-разовое питание, горячительные напитки, бар до потери человеческого облика, бассейн, сауна… Вчера разговаривала с организатором этой поездки, Фимой, из города Кривой Рог. Здесь он Хаим. Интонацию, к сожалению, я передать тебе не могу.

— Я вам добуду бумагу на сероводород!

— А что это значит, Фима?

— Как?! Вы не знаете сероводород?! Вы садитесь в ванну, и по вам ползают пузырьки, что это одно удовольствие. Я добуду вам бумагу, включая в цену! Я избранным людям всегда даю сероводород!..»

* * *

На ярмарке «Non / fiction» выступала в паре с норвежским писателем и путешественником Эспедалем. Публика поинтересовалась нашим семейным положением.

Я говорю:

— У меня есть муж и сын.

— А у меня есть дочь и муж, — ответил Эспедаль.

Нас обоих спросили — на какие шиши вы путешествуете?

Я сказала:

— Или командировки, или накапливаю…

— А я останавливаюсь в гостинице под чужим именем на три дня, — ответил Эспедаль, — переночую и уезжаю!..

* * *

Моя сестра Алла, посмотрев нашу беседу с Андреем Максимовым в передаче «Ночной полет», сделала мне замечание:

— Что ты, как советская школьница — спрашивают твоегомнения, а ты все цитируешь какого-то философа, никому неизвестного на «Ф»!..

— Франциска Ассизского…

— Да! — говорит. — А кто его сейчас знает? Сказала бы: «Я считаю» — и вырази эту же мысль…

* * *

Я сочинила афоризм — единственный в своей жизни:

«Она была готова дать каждому, так она любила людей!»