Книга Дживс, вы - гений! - Пэлем Грэнвил Вудхауз

— Она в этом доме! — крикнул он, продолжая скрежетать зубами, если я правильно определяю зубовный скрежет.

— С чего вы взяли?

— Сейчас объясню. Полчаса назад я зашел к ней в каюту, а каюта оказалась пуста.

— Но почему вы, черт возьми, решили, что она пришла ко мне?

— Потому что она безумно в вас влюблена, и я это знаю.

— Ничего подобного. Она относится ко мне как к брату.

— Я должен обыскать ваш дом.

— Валяйте.

Он ринулся наверх, а я снова обратился за помощью к виски. Это был уже второй стакан, пришлось еще раз налить. но я чувствовал, что в сложившихся обстоятельствах имею на это право. Вскорости мой гость, убегавший наверх аки лев, вернулся смирный, как овечка. Подозреваю, что родитель, который вломился глухой ночью в дом почти незнакомого человека в поисках пропавшей дочери, чувствует себя более или менее идиотом. Я бы, например, чувствовал себя именно так, да и Стоукер, судя по всему, тоже, потому что он стал переминаться с ноги на ногу, и вообще было видно, что он подрастерял запал и выдохся.

— Мистер Вустер, я должен принести вам свои извинения.

— Помилуйте, пустяки.

— Когда я обнаружил, что Полина исчезла, я был уверен…

— Выкиньте эту историю из головы. С кем не бывает. Мы оба погорячились. Надеюсь, выпьете на дорожку?

Я рассудил, что стоит задержать родителя у себя как можно дольше, пусть Полина спокойно вернется к себе на судно. Но он не поддался искушению. Видно, слишком был встревожен, не до выпивки.

— Ума не приложу, куда она могла деться, — сказал он, и вы не поверите, сколько мягкости и даже человеческой теплоты было в его голосе. Словно Бертрам его старый мудрый друг, к которому он пришел со своими бедами. Старикан был буквально сломлен. Передо мной был просто малый ребенок.

Надо бы его приободрить, успокоить.

— Думаю, ей захотелось поплавать.

— Это в такое-то время?

— Девушки странные создания, разве их поймешь?

— Да уж, а ее тем более. Взять хотя бы это ее патологическое влечение к вам.

Это замечание показалось мне бестактным, я нахмурился, однако вовремя вспомнил, что хочу рассеять его заблуждение, будто это влечение вообще имеет место.

— Вы совершенно напрасно считаете, будто мисс Стоукер пала жертвой моих роковых чар, — стал я убеждать его. — Да она при виде меня помирает со смеху.

— Сегодня днем у меня не сложилось такого впечатления.

— А, вот вы о чем. Чисто братский поцелуй. Больше такого не повторится.

— Да уж, не советую, — сказал он с такой угрозой, что мне вспомнилась его первоначальная манера. — Ну ладно, мистер Вустер, не буду вас больше задерживать. Я вел себя как последний дурак, еще раз прошу извинить меня.

Я не похлопал его по плечу, но рука сделала некое движение в воздухе.

— Ну что вы, стоит ли говорить. Вот бы мне платили по фунту всякий раз, как я веду себя как последний дурак.

И на этой сердечной ноте мы расстались. Он пошел по дорожке сада, а я выждал еще минут десять — вдруг кто-нибудь пожалует со светским визитом, — допил свой стакан — и в постель.

Что— то из задуманного мне сегодня удалось, что-то не удалось, но я честно заслужил ночной отдых, во всяком случае, насколько это возможно в деревне, кишмя кишащей старыми хрычами Стоукерами, Полинами, сержантами Ваулзами, Чаффи и Добсонами. Усталые веки довольно скоро смежились, я заснул.

Зная, как бурно протекает ночная жизнь в Чаффнел Реджисе, вы не поверите, что на сей раз меня разбудили не девицы, выскакивающие из-под кровати, не их жаждущие крови папаши, которые врываются в дом, не сержанты полиции, отбивающие на моем крыльце рэгтайм дверным молотком, а птицы, представляете себе — птицы, которые возвещали за окном наступление нового дня.

Это я, конечно, фигурально говорю — про наступление нового дня, на самом деле было уже половина одиннадцатого, стояло прекрасное летнее утро, солнце лилось в окно, приглашая меня встать и поскорее приняться за яйцо и жареную ветчину и запить все добрым кофейником любимого кофе.

Я быстро умылся, побрился и побежал в кухню, распираемый радостью жизни.

ГЛАВА 11. Злодейская западня на яхте

И только после того, как я позавтракал и уселся со своим банджо в саду перед домом, укоризненный голос прошептал мне на ухо, что я не имею права так весело чирикать после такого, в сущности, похмельного краха. Ведь ночью совершилось преступление, трагедия вошла в дом. Какие-нибудь десять часов назад на моих глазах разыгралась сцена, после которой, будь я тонкой натурой — а мне нравится считать себя тонкой натурой, — солнце для меня погасло бы навсегда. Два любящих сердца, с одним из которых я учился в начальной школе, а потом в Оксфорде, схлестнулись в моем присутствии в борцовском поединке и, нанеся друг другу тяжкие побои и укусы, в злобе расстались, и, судя по нынешнему раскладу, расстались навсегда. А я, беспечный и толстокожий, наигрываю себе на банджо разудалую песенку.

Нет, так нельзя. Я заиграл «Слезы сердца», и меня охватила возвышающая душу грусть.

Надо что— то делать, это ясно. Обдумывать планы, исследовать возможности.

Однако положение сложное, тут я не обманывался. Если исходить из моего опыта, то когда кто-то из моих приятелей рвет дипломатические отношения с дамой сердца или, наоборот, она рвет отношения с ним, обычно это происходит в загородном доме, где они оба гостят, или хотя бы и он, и она живут в Лондоне, так что устроить их встречу и соединить руки, одаривая благосклонной улыбкой, не составляет никакого труда. Но с Чаффи и Полиной Стоукер этот номер не пройдет. Судите сами: она на яхте, по сути, в кандалах. Он в замке на берегу, в трех милях от нее. И если кто-то хочет соединить их руки, требуется куда более мобильный отряд челночной дипломатии, чем я. Правда, за прошедшую ночь старикашка Стоукер стал относиться ко мне немного лучше, однако он не проявил никакого желания пригласить меня совершить прогулку на его яхте. А у меня нет ни малейшей надежды связаться с Полиной и попытаться ее образумить, положение такое, будто она и не уезжала из Америки.

Н— да, задача не из легких, я пытался подойти к ней и так, и эдак и вдруг услышал, как садовая калитка отворилась -по дорожке шел Дживс.

— А, Дживс, — бросил я.

Возможно, мой тон показался ему несколько небрежным, но я, черт возьми, этого и хотел. Меня задели за живое его необдуманные и безответственные высказывания относительно моих умственных способностей, которые передала мне Полина. Он уже не в первый раз позволяет себе подобную дерзость, но нельзя же безнаказанно оскорблять людей.

Впрочем, если Дживс и почувствовал мое осуждение, то притворился, будто ничего не заметил. Он был, по обыкновению, спокоен и невозмутим.