Книга Торквемада - Говард Фаст
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В доме стояла непривычная тишина. Альваро сначала надеялся, что Катерина придет не раньше, чем он приведет себя в порядок, но сейчас уже недоумевал, почему не слышно никаких признаков ее присутствия, гадал, где бы она могла быть. Его вдруг охватило внезапное волнение, и он поторопился натянуть дорожный костюм — кожаные штаны, камзол, высокие и прочные сапоги для верховой езды, пристегнул шпагу и кинжал и, несмотря на предупреждение Торквемады, засунул в сапоги дюжину золотых монет. Он еще не решил, вернется ли в Сеговию, покинет ли город сегодня вечером или только на рассвете, но знал, что в Испании, как и везде, мужчине не пристало путешествовать без денег.
Одетый по-дорожному, со шпагой и в шпорах, Альваро вошел в галерею. Жена подняла на него глаза, но лицо ее было неприветливым — Мария словно не узнавала его. Тусклым голосом она спросила:
— Зачем ты здесь?
Альваро ждал чего угодно, но только не этого. Он спросил, знает ли она, где он был, — от удивления голос его звучал чуть ли не умоляюще.
— Знаю, — ответила Мария.
— Смотри! — Альваро протянул к ней левую руку — ногти на ней были вырваны, большой палец размозжен.
Мария, взглянув, только сказала:
— Божья кара.
— Что ты несешь, черт тебя дери! — Альваро возбужденно мерил шагами галерею.
Жена отвернулась, но он схватил ее за плечи, притянул к себе.
— Не прикасайся ко мне!
— Так вот как меня встречают? — вскричал Альваро. — Вот как жена встречает мужа, воскресшего из мертвых?
— Я тебе не жена.
Альваро внимательно посмотрел на Марию и покачал головой.
— Мария, что за дьявол вселился в тебя? — сказал он убитым голосом.
Она ответила, голос ее был безжизненным:
— Я не согрешила. Я не впала в ересь. Меня не сожгут. Меня не будут пытать.
— Мария… Мария… все хорошо. Никто не причинит тебе вреда. Я скажу тебе, что я решил. Мы уедем отсюда — все вместе. И никогда не будем расставаться.
Он ждал ответа, а жена смотрела на него все тем же, ничего не выражающим взглядом.
— Где Катерина? — вдруг спросил он.
— Катерина…
— Она у себя в комнате?
— Она умерла. Это тоже Божья кара.
Альваро застыл на месте как вкопанный. Он слышал слова жены, но они не укладывались у него в голове. Они не имели смысла. Он улыбнулся, сознавая, что улыбка у него глупая, чуть было не рассмеялся, но потом подошел к Марии и схватил ее за руку, да так крепко, что она поморщилась и вскрикнула от боли.
— Где Катерина? — закричал он.
— Еврей! Отпусти меня!
Высвободив руку, Мария встала, зашла за кресло и, потирая покрасневшее запястье, сказала с расстановкой, чеканя слова:
— Я не потерплю, чтобы еврей прикасался ко мне!
Альваро с ужасом смотрел на нее — и не верил своим ушам. И тут в галерею вошел Хулио. Увидев Альваро, он замер на месте, словно увидел привидение. Альваро кинулся к нему. Первой реакцией Хулио было обратиться в бегство, но Альваро схватил его за рукав, притянул к себе.
— Хулио, где Катерина? — властно потребовал он ответа.
Хулио молчал, и тогда Альваро с силой встряхнул его:
— Отвечай же, черт тебя подери! Где она?
Хулио посмотрел на него так печально, что Альваро отпустил его. У Хулио дрожал подбородок.
— Она умерла, хозяин, — с трудом выговорил он.
— Умерла? Нет, ты лжешь! Ведь это неправда? Ты шутишь? Или решил наказать меня? Я еретик и потому заслуживаю в твоих глазах наказания. Не мучай меня, Хулио! Скажи только, это неправда?
— Хозяин, как бы я хотел, чтобы это было не так. Но я говорю правду. Она пошла в синагогу…
— В синагогу? — перебил слугу Альваро. — Нет, нет, ты что-то напутал, Хулио, это была не она. Зачем ей идти в синагогу? К чему бы ей идти в синагогу?
— Нет, это так, — простонал Хулио. — Она пошла в синагогу, а синагогу подожгли. Я побежал туда. Весь город сбежался к синагоге, но ничего поделать было нельзя. Синагогу сожгли.
— Ты видел Катерину? — еле слышно спросил Альваро.
— Я принес ее домой, — ответил Хулио. По его щекам катились слезы.
— Где она? — спросил Альваро. — Где ты ее положил?
— В ее комнате, хозяин, — сказал Хулио. — Но вы не ходите туда. Не ходите в ее комнату. Не смотрите на нее. Она страшно обгорела. Не смотрите на нее. Я накрыл ее тело…
Хулио пытался остановить Альваро, но тот оттолкнул его, взбежал по лестнице в комнату дочери. Там на кровати лежало нечто накрытое покрывалом. Альваро поднял покрывало, некоторое время молча смотрел на тело дочери, бережно накрыл его и вернулся в галерею.
Подходя к двери, он услышал голос Хуана Помаса. Следом за ним заговорил Хулио:
— Сеньор Помас, уходите. Говорю вам, уходите поскорее.
— Донья Мария, — спросил Хуан, — скажите, это правда, что Катерина умерла?
Мария ему не ответила. Хулио — от страха его голос срывался на крик — умолял юношу:
— Уходите, сеньор Помас! Уходите поскорее! Да, она мертва, и весь этот дом мертв…
Альваро подошел к двери и увидел, что Хуан со словами: «Да как ты смеешь меня касаться?» — отталкивает Хулио.
— Сейчас не время для гордости, поверьте мне, сеньор Помас, — отвечал Хулио. — Дон Альваро здесь, он в комнате дочери — там ее тело.
С недоверием, смешанным со страхом, Хуан покачал головой и сказал, что Альваро томится в подвалах инквизиции или уже мертв.
— Вы просто глупец! — взорвался Хулио. — Говорю вам, он здесь. И если он вас увидит…
— Ну и что? — хорохорился Хуан Помас.
— Ты что, думаешь, он не знает, кто его предал? Это всем известно.
— Откуда ему знать?
Альваро прошел в галерею и направился прямо к Хуану Помасу. Хулио видел Альваро, но Хуан — он стоял спиной к двери — его не видел. Мария вскрикнула.
— Собачий лай слышен далеко, — ледяным голосом сказал Хуану Альваро.
Хуан повернулся к нему. Хулио попытался встать между ними, но Альваро оттолкнул его. Хуан Помас выхватил из ножен кинжал, а Альваро успел поймать и с такой силой вывернуть его руку, что Хуан, отпустив кинжал, закричал от боли, однако тут пальцы Альваро сомкнулись на его шее, и крик затих.
— Не за меня! — кричал Альваро. — Моя жизнь ничего не стоит! Моя жизнь и твоя жизнь — они обе ничего не стоят! Но за жизнь моей дочери…
Альваро не потерял головы — хладнокровно, отдавая полный отчет в своих действиях, он душил Хуана. Тот попытался было сопротивляться, вырывался из цепких рук Альваро, но потом силы его оставили, руки безжизненно повисли.