Книга Красная капелла. Суперсеть ГРУ-НКВД в тылу III рейха - Жиль Перро

Свои счета Треппер спрятал в стенных часах на вилле в Вервье. На квартире Каца в банках из-под варенья хранится 1000 золотых долларов — на случай финансового краха. Клод Спаак все это время держит у себя золотой слиток, доверенный ему Соколами. Даже если «Симекс» и «Симекско» будут раскрыты, в движущей силе войны не будет недостатка.

Обладая такой инфраструктурой, сеть осуществляет беспрецедентные операции. Мы уже знаем, какую роль играла фирма «Симекс»: проникновение в «Организацион Тодт» и сбор разведданных о важнейших мероприятиях, осуществляемых вермахтом на территории оккупированной Европы. Деятельность Василия Максимовича: проникновение в парижский штаб оккупационных войск, сбор информации о передвижении частей, служебном назначении офицеров, оценка морального состояния вермахта, антигитлеровские интриги в рядах армии, отношения с Виши. Задача Кэте Фёлькнер — проблемы с рабочей силой. Что касается Анны, то она сообщает о политических интригах Ватикана и французской внутренней политике. В Лионе Ромео Шпрингер устанавливает контакт с бывшим бельгийским министром Бальтазаром и американским консулом; от них он получает важную информацию.

Это не все.

Сеть завербовала двух агентов на немецкой телефонной станции в Париже. Они подслушивают разговоры между Парижем и Берлином и передают Большому шефу наиболее важные сведения.

Москва может быть довольна. Большой шеф своим упорным трудом и талантом с помощью французской сети достиг той главной цели, которая стоит перед любой разведкой, — проник в высшие эшелоны немецкой военной иерархии. Если бы Трепперу удалось внедриться в среду младших офицеров и только — этим, кстати, ограничилось большинство разведок союзников, — результат не вызвал бы особого интереса Кремля. Париж ведь не имел большого стратегического значения для рейха, и происходящее здесь напрямую не влияло на события в России. Но мы знаем, что донесения Максимовича об антигитлеровских интригах офицеров типа Пфеффера помогли Москве разработать пропагандистскую кампанию вокруг командования вермахта.

Разумеется, штаб Красной Армии также получает пищу для размышлений. Помимо общих сведений о планах вермахта и его основных стратегических замыслах он осведомлен о готовящейся переправке в Россию любой дивизии, находящейся в Европе, еще до того, как она «сложила чемоданы», а иногда даже раньше, чем об этой переброске узнает командующий дивизией генерал. Хорошая работа.

Центр получает не всю собранную информацию — и всех «пианистов» Франции на это не хватило бы, — но ее квинтэссенцию. И в частности, подробное описание каждого воинского подразделения, направленного на Восточный фронт.

Что еще можно сказать, кроме того, что в истории разведки редкая сеть приносила своему шефу столько удовлетворения, давала столько поводов гордиться ею, как французская группа «Красной капеллы» летом 1942 года…

Но так случилось, что именно с этим летом пришло время тревоги для Большого шефа.

Кремль не прислушался к тревожным сигналам Большого шефа о плане «Барбаросса», но Зорге в Японии, Радо в Швейцарии и другие резиденты в разных странах также получили от ворот поворот, и горькое сознание, что тебе не верят, стало повседневной болью шефа разведывательной сети.

Генерал Суслопаров не обеспечил Треппера передатчиками, которые он просил, но не следует обвинять бравого военного атташе: он ограничился запросом в Центр, а Центр не ответил, потому что отрицал возможность нападения. Когда же война началась, чрезмерная настойчивость, с которой Директор отдавал приказы, могла сравниться лишь с его прежней пассивностью. Несмотря на предупреждения Большого шефа — даже мольбы! — «пианисты» были прикованы к своим передатчикам по пять часов подряд, хотя и двадцатиминутная передача предоставляла большие возможности для ищеек функабвера. Аламо, Венцель и Сокол попали в гестапо, потому что выполняли приказ Центра. Но во время войны всегда бывает так: начальники любят из своих штаб-квартир отдавать приказы о том, чтобы люди умирали на боевом посту, хотя достаточно было бы передвинуть их немного в сторону, чтобы избежать огня. Руководитель разведки считает радистов своим атакующим подразделением, но он требует при этом, чтобы они хранили в течение двадцати четырех часов дубликат всех переданных радиограмм на случай, если Центр их плохо записал или не сумел расшифровать; можно себе представить, как это рискованно! Правда, эта неразумная требовательность характерна для всех разведуправлений мира.

Первая настоящая трещина возникла из-за пресловутой радиограммы, приказывающей Кенту отправиться по адресам трех руководителей берлинской сети. Поразившись, Большой шеф повторял одно и то же: «Это невозможно! Они с ума сошли!» В радиограмме указаны три основных адреса, а ее ведь могут перехватить, расшифровать — так и произошло… Почему бы не направить в Брюссель человека, запомнившего эти адреса наизусть и прихватившего с собой пилюлю цианистого калия? Если время так поджимало, по крайней мере можно было распределить адреса по трем радиограммам и использовать разные шифры, чтобы уменьшить риск перехвата. С этого дня, несмотря на недовольство Директора, Большой шеф уже не будет сообщать в Москву, кого он использует в качестве «источников» — кощунственное нарушение традиций советской разведки, — он даже будет скрывать подлинные имена большинства своих агентов (именно поэтому он предпочел не запрашивать никаких сведений о Кэте Фёлькнер). Более того, когда радиосвязь будет снова налажена, самые срочные донесения он будет передавать по каналам Французской коммунистической партии, может быть, потому, что они содержат важнейшую информацию или чтобы не ставить под удар существование всей сети, если радиограммы будут перехвачены. Эта мера предосторожности имеет еще одно преимущество: донесения, переданные по партийному каналу, читает не только начальник разведки, но и еще кое-кто… Так, например, информацию, доверенную Треппером Порьолю, тот передает коммунистическому лидеру Жаку Дюкло, затем в Москве ее принимают службы главы Коминтерна Димитрова, откуда она поступает во всемогущий Центральный Комитет и к начальнику разведуправления одновременно.

Но после радиограммы, адресованной Кенту, Большой шеф опасается только неосторожности Центра: он еще не утратил к нему доверия.

Затем произошел провал на улице Атребат, и Трепперу приходится срочно принимать меры безопасности: он отправляет Кента в Марсель, агентов, подвергающихся наибольшей опасности, перебрасывает в Лион, на шесть месяцев замораживает брюссельскую сеть. В Центре это вызывает возмущение, там уже начинают поговаривать о предательстве. Трепперу делают внушение: дескать, незачем волноваться из-за такой ерунды — и приказывают возвратить Кента в Париж. Большой шеф отвечает, что на месте ему легче оценить обстановку, чем начальнику разведуправления. Кент останется в Марселе, а Ромео Шпрингер в Лионе. Тогда Москва требует, чтобы немедленно возобновила работу бельгийская сеть во главе с Ефремовым. Треппер делает все наоборот: он составил свое собственное мнение о Ефремове: вся деятельность этого агента сводится к шатаниям по барам и записи номеров воинских частей, к которым приписаны немецкие солдаты, пьянствующие вместе с ним.

Ефремов схвачен Фортнером. Треппер немедленно оповещает об этом Центр. Ответ Директора: «Мы знаем. Он предупредил нас по радио, что у него неприятности, связанные с валютой, но все уладилось, и его освободили». Большому шефу это тоже известно, но он догадывается, какой «ценой» оплатил Ефремов свое «освобождение»: предательством. Как убедить в этом Центр? Гроссфогель и Порьоль едут в Брюссель, чтобы выяснить все до конца. Их вывод категоричен и подтвержден доказательствами: Ефремов — предатель. Треппер отправляет донесение в Центр. Начальник отвечает: «Страх застит вам глаза. Приказываю немедленно восстановить контакт с Ефремовым». Трепперу, Гроссфогелю и Порьолю ничего не остается, как смеяться сквозь слезы.