Книга Предрассветные призраки пустыни - Рахим Эсенов

Годы наложили на Чары Назарова не только внешний, но и внутренний отпечаток. Строже стал его взгляд, у губ залегла волевая складка. Бледный, раздумчивый. Суровая жизнь, полная тревог, боевой путь от красноармейца до командира эскадрона не прошли даром.

Аширу Таганову предстояло выполнить опасное задание – разыскать в песках всадников Хырслана, вызвать их на откровенный разговор и предложить сложить оружие. Если удастся, то использовать для этого Черкеза – сына чекиста Аманли Белета.

– Да, братишка, – задумчиво произнес Касьянов, – тут мозгами придется пошевелить здорово, чтобы с целой головой вернуться… Оружия с собой не брать. С шевелюрой придется распрощаться… Сдается мне, Хырслан на Кирпили обосновался. Вода там в колодце пресная, оттуда маневрировать сподручнее – то в песках, то в степи… И от Джунаида подальше, и к нам неблизко. Так вот, пока доберешься до Кирпили, у тебя будет легенда. А встретишься с людьми Хырслана, о легенде забудь. Там землячков встретишь, знакомых… Будешь говорить с людьми, расскажи о себе побольше. Не скупись. Пусть всадники знают о тебе все… Держись с ними просто, выкладывай им правду начистоту… Но не попадись в руки отъявленных головорезов. Используй отца Хырслана, если он жив, конечно. Он стар, немощен, но Хырслан-бай чтит своего отца, а старикан наверняка помнит Тагана, как они вместе в Персию ходили…

Касьянов помолчал и вдруг спросил:

– Скажи, Ашир, честно – не боишься?

– Страшновато…

– Можешь отказаться – пока не поздно. Задание опасное. Тут или пан, или пропал.

– Я уже решил, Иван Васильевич. Роет арык один человек, а тысяча из него пьет. Я коммунист… Сделаю все, что в моих силах. Надо – погибну!..

– Спасибо, Ашир, – Касьянов обнял Таганова, – иного я не ожидал… Сын чекиста Тагана иначе не ответит.

– Задание выполнить и не погибнуть, – Чары Назаров крепко пожал Аширу руку. – Погибнуть не мудрено… Разведай-ка, где Джунаид-хан остановился, его основные базы… Разузнай про Черкеза, про своего земляка Нуры Курреева… Мовлям, твой аульчанин, о них не мог не слышать… Он в сотне Хырслана. Про сестренку Джемал ты сам помнишь.

Подошел Иван Гербертович Розенфельд, сухой, как пустынник, улыбнулся одними глазами.

Ашир вдруг вспомнил, что отец звал Розенфельда не Иваном и не Гансом, а по-туркменски – Чаканом (Сероглазым), за его серого цвета глаза. И юноша, привыкнув к этому имени, долго называл комиссара Чакан-ага.

– Задание нелегкое, – Розенфельд положил свою костлявую руку на плечо Таганову, – потому выбор на тебя пал.

Далек путь до колодца Кирпили. До Бахардена Ашир добрался поездом. На окраине пристанционного аула встретился с человеком средних лет по имени Шаммы Белет. На пароль, произнесенный Аширом, он отозвался правильно, пригласил в скромную глиняную мазанку и молча, с отрешенным видом, сел в углу. Его аскетическая угрюмость не располагала Ашира к беседе. Трагедия с братом и его семьей, вероятно, наложила отпечаток на характер Шаммы. Однако Ашир, наслышанный о погибшем чекисте Аманли Белете, еще не знал, что его новый знакомый доводится братом погибшему.

Зато Шаммы проявил о госте редкую заботливость, плотно накормил, с вечера постелил на кошмах мягкую постель и разбудил на зорьке.

Пока закипал чай в прокопченном жестяном продолговатом сосуде – тунче, Шаммы Белет обстоятельно рассказал, какой дорогой лучше добраться до Кирпили, где сделать остановку, какие колодцы обойти… По дорогам этим Ашир уже ходил, но добрый совет бывалого человека не помеха.

Во дворе Ашира дожидался оседланный ишак, верблюд с двумя бурдюками воды и мешок с продуктами. Ашир, пригнувшись, вышел в невысокую дверь низкой мазанки, привязал поводок верблюда к хвосту ишака, а сам ловко вскочил на него, поддал ему пятками под бока и медленно выехал со двора. Хозяин, провожая путника, долго шел с ним молча, пока не привел к развилке двух дорог. Одна из них вела на северо-запад, к озеру Ясхан, другая – на север, через развалины древнего города Шехрислама, к колодцу Кирпили. Вокруг ни души. Только зыбкое марево миража манило голубыми озерами и башнями сказочных дворцов. В воздухе, распластав длинные крылья, повис кобчик. Шаммы Белет взобрался на невысокий холм и долгим взглядом шарил по горизонту. В его цепких глазах мелькнула тень беспокойства и тут же исчезла. Сегодня Аширу он не показался таким суровым, как вчера. В его облике было что-то орлиное, настороженное. То ли от его взора и прямого, с горбинкой носа, то ли от просторного халата, надуваемого ветром, он становился похожим на нахохлившегося стареющего орла.

Мужчины обменялись крепким рукопожатием. На миг глаза Шаммы заволоклись грустью. Он думал о племяннике Черкезе: ведь Ашир не старше Черкеза… Поди, одногодки. Но сказал другое:

– Провожатый путнику не товарищ… Счастливо тебе, джигит!

Когда Ашир отошел на порядочное расстояние, Шаммы окликнул, замахал рукой и, догнав Таганова, добавил:

– Встретишь Черкеза, сына Аманли Белета, скажи, пусть меня, Шаммы, родного брата отца, разыщет… На белом свете у него нет человека ближе меня. Пусть послушает, что я ему поведаю, а потом идет на все четыре стороны!

– Хорошо, Шаммы-ага! Я скажу… Только бы увидеть его.

Шаммы Белет повернул обратно и медленно, усталой походкой зашагал по дороге.

Таганов, погоняя ишачка, видел, как слева вилась тропинка на озеро Ясхан. Она то подбиралась к дороге, ведущей на колодец Кирпили, то отбегала в сторону и вскоре исчезла вдали. И нигде они не сошлись, не сомкнулись.

Эти две бегущие рядом дороги напомнили Аширу один разговор, происшедший между его отцом и Курре, случайно встретившимися на колодце Кырк Гулач сразу же после объявления Джунаид-хану и его воинству амнистии. Ашир тогда вместе со студийцами был в отряде. Он ехал, как и отец, на коне.

Четыре чабана, пригнавшие на водопой большую отару, никак не ожидали, что сюда же прискачут одиннадцать красноармейцев во главе с Таганом. Чабаны попытались ретироваться, да было поздно… Один из них показался Тагану знакомым. В разжиревшем до безобразия человеке, одетом в рваный халат и засаленную рубашку, комэск едва узнал Курре, своего односельчанина. Тот от испуга побелел и стал даже заикаться, когда красноармейцы завели с ним разговор об отаре. Таган молчал, делая вид, что не узнал своего бывшего соседа. Курре прятал глаза, норовил повернуться к Тагану спиной и воровато заторопил своих товарищей.

– Эй, Курре! – Таган не выдержал. – Однако ты зазнаваться стал! Что, так сильно разбогател? Скажи все-таки правду: чьи овцы?

От страха у Курре округлились глаза.

– Овцы мои и еще двух скотоводов, – Курре говорил взахлеб, будто задыхался от пыли и задувшего с востока суховея.

– Многовато для троих… А твой господин знает, что у тебя столько овец?

– Что ты?! Приберет и спасибо не скажет…

– И долго ты из-за скотины в песках слоняться будешь? Не пора в Конгур податься?