Книга Приглашение в зенит - Георгий Гуревич

Шлюз описывать незачем. Все они одинаковы, шлюзы, земные и звездные. Насосы, отсосы, герметический вход, герметический выход. Дверь открывается, снаружи пустота… И вот наш пышнотелый Боженька переступает порог…

Тут бы и полагалось ему вывалиться и поплыть в пустоте, лежа или кувыркаясь, или рухнуть и лететь–лететь, пока не натянется канат, привязывающий к борту.

Но толстяк никуда не падает, не плывет, не вываливается. Он стоит на чем‑то невидимом. Он шагает по вакууму, как посуху. И мы за ним тоже шагаем по невидимому нечто. Оно — нечто — прозрачнее стекла и даже воздуха. Холодные немигающие звезды у нас над головой и холодные немигающие звезды под подошвами, отчетливые, словно камешки на дне горного озера. Даже страшновато. Ноги стоят неизвестно на чем.

— Всемогущий, как же это тебе в голову пришло?

— Ну вот я лежал вчера и думал: что же показать гостю? Тут вроде бы кричат: “Неужели ты жидкую фазу не можешь превратить в твердую?” А мы столько рассуждали, столько рассуждали о консистенции вакуума. Ну, составил уравнение…

Он присел на корточки и начал что‑то быстро выписывать на небесной тверди. Карандаш его оставлял светящиеся следы. Цветные строки повисли над черно–звездным стеклом. И тут…

— Ай, кто меня держит? — Голос Дальмиры.

И меня кто‑то схватил за ноги. Как я стоял наклонившись, с руками на коленках, разглядывая запись, так и остался с руками на коленях. Хочу оторвать, не могу, вросли в стекло запястья. Кто застыл, стоя на цыпочках, кто на корточках. Толстяк в самой странной позе — повернут вполоборота. Оглядывался на кого‑то. Немая сцена из “Ревизора”.

— Всемогущий, что за шутки? Прекрати сейчас же!

— Боюсь, что граница фаз сместилась. Мы вкраплены в твердую.

Мы вкраплены! Мы — изюминки в пироге, мы — камешки, вмерзшие в лед, мы — гравий в цементе, мухи в янтаре. Сначала смешно, потом неудобно и страшно. Я — изваяние, изваян с руками на коленях. Сколько можно так стоять? А вдруг навеки?

— Всемогущий, придумай что‑нибудь!

— Что тут придумаешь? Дежурные увидят, догадаются отключить.

— А когда они догадаются?

Пауза. У всех самые мрачные мысли.

И тут мы разом проваливаемся. Летим всей связкой, дергая и толкая друг друга.

Потом оказалось, что мы всего две минуты изображали памятники. А показалось — часа два.

— Ну и как вы оценили наш полигон? — спросил меня мой толмач, прощаясь на следующий день. — Нам говорили, что вы потеряли способность удивляться. Мы очень старались вас излечить.

— Я оценил ваши старания, — ответил я в тон. — Безусловно, я удивился, когда вы впаяли меня в пустоту. И даже накануне удивился, когда висел на макушке дерева, растущего корнями вверх, как бы на потолке. Оценил старания. Но еще не очень оценил полигон… с точки зрения житейской. Будет ли правильно, если я запишу: “Величайшим достижением передовых звездных физиков является умение вклеивать живых людей в вакуум, как мошку в смолу”?

— Иронию понял! — воскликнул мой переводчик. — Ясненько. Вы жалкий утилитарист, вы хотели бы сделать науку прислужницей поваров и портних. Вы равнодушны к поискам истины и даже не прикрываетесь хотя бы легким смущением. Но боги физики всемогущи. Они способны ублажить и астрономов, и гастрономов. Во всяком случае, когда вам понадобится мост для доставки хлеба с вашей Земли на вашу Луну, мы пришлем консультанта. Не спи, вечножующий, я за тебя обязательство даю.

ВСЕЛЕНСКИЕ ЗАБОТЫ

— Ну и зачем все это?

— То есть?

— Зачем ускорять время и замедлять время? Зачем увеличивать тяготение и уменьшать тяготение, зачем сносить и возводить горы, зачем ввинчиваться в зафон и летать там на пять порядков быстрее света? Зачем вы, Граве, явились на Землю и зачем привезли меня оттуда? Что вы ищете в космосе, что вам дома не сидится?

Почему только сейчас я задал этот наиважнейший, в сущности, вопрос? Может быть, оттого, что задумываться было некогда. Набивал голову сведениями, блокнот — пометками, собирал, запоминал, записывал, формулировал информацию, всасывал замечательное, ожидал сверхзамечательное. Ну вот свозили меня на генополигон, на биополигон, на галактический полигон, вклеили в пустоту, как муху. Какое осталось впечатление? Физики забавляются. Пробуют так и этак, какая комбинация смешнее. Но стоит ли дергать время и мять пространство только для того, чтобы потешиться своим всесилием? Вот я и спросил:

— Ну зачем все это?

— Нам нужен космос. У нас там полно забот.

— Заботы? Какие еще заботы? Летаете на любую планету, молодость возвращаете, мертвых оживляете. Еще что?

— Вот теперь наконец‑то начинается серьезный разговор, — сказал Граве. — Закажи‑ка нам, Гилик, запись Диспута о Вселенских Заботах.

Зал Межзвездной Федерации на планете Оо. Зал как зал, на сцене селектор, ложи амфитеатром, над каждой название планеты. Но вместо наушников анаподы, вместо кресел в ложах прозрачные цистерны с обилием шлангов и кранов. Цистерны можно наполнить любыми газами — кислородом, азотом, аммиаком, метаном, даже фтором по вкусу делегата или же водой — пресной, соленой, подкисленной, щелочной, хлорированной — для делегатов подводных.

Спрашиваю: “Зачем такие ухищрения? Все равно анаподы, все равно смотрят на селектор, слушают через микрофоны. Почему же не договариваться по радио, сидя у себя дома?”

Оказывается, все дело в расстояниях. С отдаленных звезд, даже за фоном, сигнал идет — несколько суток (по нашему счету). От вопроса до ответа — две недели. Допустим, председатель спрашивает: “Кто хочет высказаться?” Через две недели: “Прошу слова”. Еще через две недели: “Мы слушаем вас”.

Удивительный парадокс. Планетных конференций не бывает, дела одной планеты можно обсудить и по радио. А межзвездные съезды традиционно собираются в одном зале.

Докладчик тоже сидит в своем баке, на селекторе только его лицо. Ну и кто там рассуждает? Поспешно натягиваю анапод. Ба! Знакомая физиономия. Это Физик. Их–Физик, конечно, моложавый, коротко стриженный, в очках, лопоухий. Почти неотличим от земного… Почти! Анапод несколько карикатурит: здешний физик не просто моложавый, он почти мальчишка, и уши торчат действительно как лопухи. Видимо, мысленно мы рисуем шаржи на наших знакомых в собственном мозгу.

Ну и что же доказывает этот звездный Физик?

— Мы живем в эпоху всесилия точных наук, — говорит он снисходительно–наставительным тоном лектора, уверенного, что мало кто способен его понять до конца. — Ученые проникли в глубь вещества до семьдесят девятой ступени (электрон на девятой по их счету. — К. К.) и в зафон на 144 слоя. Мы освоили сигналопроводящий слой пятого порядка, при необходимости можем посетить любую планету Галактики и Магеллановых облаков. Я слишком долго занимал бы внимание уважаемого собрания, если бы перечислял все достижения математики, физики и технологии. Скажу коротко: мы — представители точных наук — в состоянии решить любую задачу, которую поставит перед нами Звездный Шар в этом или в будущем веке.