Книга Тень Крысолова - Анджей Заневский

Толпа со всех сторон врывается на упавшие бетонные блоки, разбивает их, крушит, выламывает куски, делит на мелкие кусочки.

Их ноги везде – и спереди, и сзади, и там, и тут… Отступать мне некуда. Лабиринт нор вокруг гнезда уже разрушен, затоптан, уничтожен.

Вой, свист, рев, грохот вонзаются в мозг, пронизывают все тело насквозь, подавляют, угнетают. Подошвы людей поднимаются и опускаются прямо над моей головой, спиной, хвостом.

Они вот-вот растопчут меня, разорвут, сотрут в порошок, уничтожат…

Оглушенный, ослепленный, ошеломленный, я отхожу ближе к краю перевернутой плиты. Большой плоский блок в свете прожекторов поднимается на стальных тросах все выше и выше. Я теснее прижимаюсь к плывущей над головами кричащих что-то людей бетонной поверхности. Спрыгиваю, посильнее оттолкнувшись, в сторону заграждений из колючей проволоки. Там людей не видно, там можно скрыться.

Задеваю о стальной шип, разрывающий мне кожу на боку. Соскальзываю вниз, стараясь не зацепиться за острые концы проволоки, которые хищно ощетинились со всех сторон. Ноздри чуют запах дыма, гари, огня. В небе кружатся пурпурные снопы искр, пепел сыплется прямо мне на шкуру.

Здесь, среди колючей проволоки, прячутся захваченные врасплох неожиданным появлением людей звери. Заяц с разорванным брюхом тяжело дышит, его вытаращенные, полные отчаяния глаза с ужасом следят за толпящимися кругом людьми. Я бегу к отверстию, ведущему в подземный туннель.

Позади меня переворачиваются, трясутся, падают высокие бетонные стены, которые казались нам, крысам, вечными, которые дарили нам иллюзорное ощущение спокойствия и безопасности. Ослепительный блеск прожекторов выхватывает из тьмы трескающийся, распадающийся на куски серый монолит.

Лучи света разрезают темное небо. Кругом крики, шум, грохот.

Я прыгаю вниз, туда, где в сточном колодце поблескивает вода, отражая освещенное прожекторами небо.

Я был не способен найти новое гнездо, присоединиться к другой семье, выждать…

Зона Тишины больше не разделяла город. Напротив, она объединила его в одно целое, наполнилась шорохом шагов и голосами гуляющих. Бетонная твердь крошилась, рассыпалась под ударами машин и людей. Даже спуск в сточные каналы и прятанье в подвалах больше не гарантировали безопасности, потому что тот грохот, крики, шум, треск прочно застряли в моем мозгу.

Жившие в Зоне Тишины крысы в панике переселялись в другие районы, вступая там в борьбу за территории с местными крысиными семьями. Я скитался, кружил по своим собственным следам, искал, возвращался.

Я видел, как Рыжую засыпало песком, и все же верил, что здесь смогу обрести её вновь. Я видел, как камень раздавил моих крысят, и все же надеялся услышать их пронзительный писк – требование еды и тепла, жаждал почувствовать мягкость их голеньких телец и исходящий от них запах молока.

Да, Зона Тишины все ещё существовала – существовала во мне, в моей памяти, и потому я вновь и вновь пытался в неё вернуться. Неужели у меня действительно уже нет своего гнезда? Неужели и вправду уже нет Рыжей, с которой я пережил столько радости и наслаждения, для которой я охотился и добывал пищу, тащил её по лабиринтам подземных нор в теплое, уютное гнездо под бетонной плитой? Мог ли я смириться с этой утратой? Неужели я снова должен от всего отказаться?

Я продолжал разыскивать куски сыра, ветчинные шкурки, рыбьи головы и тащил все это туда, где раньше была Зона Тишины. Я тащил еду, как будто ничего не изменилось, как будто все осталось по-прежнему, пока, испуганный ревом и грохотом, не выпускал кусок изо рта и не удирал в панике.

Рыжую засыпало песком и гравием, малышей затоптали и раздавили башмаками люди, но я все пытался вернуться и верил, что это возможно.

Ночь была темной и холодной, шел дождь, и казалось, что Тишина вновь воцарилась среди бетонных плит и что юрод снова разделился на две части. Меня ждут маленькие голенькие крысята и теплое мягкое тело Рыжей. Я удобно разлягусь на газетных обрывках, повернусь брюхом кверху, отдохну…

С мокрой шерстью, взъерошенной от мелких капель моросящего дождя, с куском засохшего сыра в зубах, шевеля ноздрями, усами, вибриссами, я подбираюсь по подземному туннелю все ближе и ближе к моей бывшей норе. Вылезаю наверх из сточного колодца как раз в том месте, где тянутся заграждения из спутанных рядов колючей проволоки…

Нет никаких заграждений.

Сырая туманная ночь дает ощущение безопасности, и я иду дальше вдоль мелкого бетонного желоба. Тяжелые капли бьют меня по спине, заливают глаза и нос. Но я все же упорно тащу засохший кусочек сыра, чтобы разделить его с Рыжей, чтобы снова быть в гнезде. Желоб подходит прямо к расселине между плитами. Я втискиваюсь внутрь, но подземный проход засыпан песком. Вылезаю на поверхность рядом со стеной, но стены юже уже нет.

Не замечая ни сырого ветра, ни барабанящих по тротуару дождевых капель, я зову её. Пищу, надеясь, что она меня услышит.

И тогда появляется тень. Кто это – крыса, просто отозвавшаяся на мой призыв, или именно та крыса, которую я жду?

Я радостно пищу, надеясь, что это Рыжая. Но это мой сосед из гнезда, которое было рядом с нашим. Он тоже вернулся, он тоже ищет. Когда-то я гнал его подальше ударами задних лап и укусами зубов за шею. Теперь же и он, и я настолько ошарашены отсутствием бетонной стены, что мы проходим мимо друг друга и расходимся в разные стороны – каждый в поисках своей норы.

И я опять попытаюсь пролезть в щель, и опять буду вынужден отступить, и снова встречу бывшего соседа, и, хотя раньше такого никогда не бывало, пойду за ним, а он пойдет за мной, потому что только я и он, только мы двое будем напоминать друг другу о тепле наших гнезд, о запахе наших самок и попискивании потомства о том, чего уже нет…

В том месте, где стояла стена, теперь пустота, песок, щебень, гравий – ничто… Не осталось даже следа тех запахов, той жизни. Я брожу кругами, пораженный ощущением, что вновь открываю то, что уже прожил, уже видел, то, от чего я бежал всю свою жизнь…

Я буду искать, сам себя не понимая, сам себе не веря. Буду тыкаться в нору, наполовину засыпанную песком, и вдруг услышу сзади полный ужаса писк. Обернусь и увижу, как самца из соседней норы уносит в когтях большая, белая, как снег, сова. Ее бесшумные крылья будут четко выделяться на фоне тумана и серости – серости, в которой так хочется спрятаться, зарыться поглубже… И я побегу вдоль бетонного желоба, прислушиваясь к затихающему вдали писку.

Засохший кусочек сыра останется там, позади, среди песка и гравия.

Я думал, вспоминал, что же меня больше всего поразило. Кто меня напугал? Толпы топающих, орущих, кричащих, колотящих по стене молотками и кулаками людей? Но разве я не мог бы поселиться с любой стороны от этой стены, которую они разбили, развалили, растащили?

Стена пала, но город-то по обе стороны от неё остался таким же, каким и был. Так почему же я убегаю, даже не оборачиваясь назад и не помышляя больше о возвращении? Почему?