Книга Биг-Бит - Юрий Арабов

За один этот жест Фет простил ему все — свою тоску, безотцовщину и даже появление Лешека в их доме.

Николай тем временем подошел к одному из столиков и позаимствовал у тамошней шпаны семиструнную гитару.

— Сыграй! — приказал он, передавая инструмент сыну.

— Я не умею, — выдавил из себя Фет.

— Но у тебя же талант!

— Какой талант, ты что? — выпучил глаза сын.

— Я знаю, что говорю! Играй!

Перед такой лестью Фет не устоял. Как бросаются головой с обрыва, он схватил гитару и лабанул первый куплет своей единственной авторской песни «Будь проще!».

— Конец пытке! — сказал дирижер за стойкой, когда музыка прервалась.

На дальнем конце бара кто-то захлопал в ладоши.

— У тебя все так играют? — поинтересовался отец, не выдавая своих чувств.

— Вообще-то, да, — честно ответил Фет.

— А «Мурку»?

— Какую Мурку?

— «Мурку» могете?

— Можно попробовать. — Фет наконец-то догадался, о какой песне идет речь.

— Тогда я дам вам ан-га-же-мент, — пообещал адский Николай.

Последнее слово он произнес по слогам, делая особое ударение на окончании «мент». Видя недоумение сына, объяснил:

— Почему у навозных жучков дела идут в гору? Потому что у них есть ан-га-же-мент. А у тебя не идут. Потому что ан-га-же-мента нет. А будет ан-га-же-мент, будет и музыка.

— Но мы-то не умеем играть! — напомнил Фет.

— Для ан-га-же-мента это не требуется.

Отец допил кружку и приказал:

— Завтра поедем на Ашукинскую. Вас сколько человек?

— Как у жучков, четверо.

— Бери с собой одного. Остальных оставим про запас.

— Кого берем? — уточнил Фет. — Гитариста или барабанщика?

— А того, у кого морда жалостливей, — сказал Коля. — Сбор на Ярославском вокзале в восемь часов утра. У касс.

Не попрощавшись и ничего не объяснив, пошел к выходу, вытирая руки о штаны.

Фет решил его не догонять и убрался из бара через пять минут.

Все складывалось не слишком плохо. Николай, имея за плечами академию и диссертацию, о теме которой он, правда, не сказал ни слова, внушал уважение. Ему можно было верить. Если ехали на Ашукинскую, значит, там, скорее всего, располагался какой-нибудь сельский клуб, и опыт выступления в средней школе мог помочь слабать, как надо. Конечно, вставал вопрос об аппаратуре, но акустическая гитара звучит и без усилителя, так что Фет решил в дорогу не нагружаться. Подозрение внушало лишь превращение квартета в дуэт, но мальчик гнал от себя черные мысли.

Завтра понедельник. Значит, отчим и мама уйдут на смену, которая начинается в 7.15 утра. До Ярославского вокзала на метро — минут сорок. Ничего, успею. И родителям не скажу об этой поездке.

Он набрал телефон Рубашеи как самого трогательного (по внешнему виду) из всего квартета и сообщил о предстоящем ангажементе. Лид-гитарист сильно струхнул, ничего не понял, но все-таки не посмел отказаться.

…Что же Фет помнил о своем отце? Помнил, что мама сошлась с ним благодаря писателю Эриху Марии Ремарку. Мать была в киноэкспедиции в городе Туле, работая в начале 50-х помощником режиссера-постановщика, они снимали там фильм о купеческой жизни то ли по Горькому, то ли по Островскому. Худая, шоколадного цвета гречанка заприметила подвижного и веселого, но неотесанного внутренне туляка, который сыграл рабочий народ в одном из эпизодов фильма, — отец молча стоял на экране, сжимая кулаки. Эти кулаки символизировали мощь нарождавшегося пролетариата, и мама после съемок решила с этими кулаками провести педагогическую работу, объяснить им, что кроме кувалды, наковальни и праведного гнева бывает еще на свете возвышенная поэзия, например Эрих Мария Ремарк, который хоть и был прозаиком, но писал тонко, тепло. Она прочла Кольке вслух пару страниц, и тот как-то сразу размяк, сдался, потому что до этого не читал ни одной книги.

Они неделю бродили вместе под луной, разговаривая о литературе, а на вторую неделю мама от этих разговоров понесла. Фет родился, как и положено, через девять месяцев, со стойким отвращением к литературе вообще и к Эриху Марии Ремарку в частности. Колька уже целый месяц был его официальным отцом, изнывая в неродной для него Москве и шляясь, чтобы развлечься, по бандитским притонам. Ими тогда были нашпигованы близлежащие к студии село Леоново и Марьина Роща. Фет запомнил на всю жизнь гитару с красным бантом, клопов, вылезающих их-под рваных обоев, и бесконечный ряд зеленых бутылок на полу. Отец маялся и брал к бандитам своего маленького сына. На киностудии он проработал всего лишь день, учинив вышеназванный инцидент с телефоном. Потом проиграл маму в карты, потом решил покончить с собой, выпрыгнув из окна. Но, поскольку они в те годы жили на первом этаже желтого, разваливающегося на глазах барака, то с суицидом ничего дельного не получилось, Колька приземлился в высокую траву на корточки, и после этого никто его не видел. То ли он заблудился в траве, то ли подался в какую-нибудь пустыню.

…Наутро Фет уже стоял с гитарой у касс Ярославского вокзала. Скоро явился заикающийся Рубашея, он от волнения не мог произнести ничего кроме согласных, и Фет попросил не тратить воздух впустую.

В начале девятого у касс промелькнул закопченный человек в обрезанных кирзовых сапогах. Не здороваясь, махнул рукой, приглашая ребят следовать за ним.

— А билеты? — спросил его Фет.

Отец постучал пальцем себе по лбу и ничего не ответил.

Они вошли в электричку, встали в тамбуре.

Когда проехали Маленковскую, Колька вдруг сказал:

— Дерзайте, товарищи, теперь можно!

И подтолкнул музыкантов коленкой под зад.

— Это и есть твой ангажемент? — с обидой спросил Фет, оборачиваясь.

— Аудитория отличная, — подтвердил Николай. — Ко всему готовая. А я прикрываю сзади!

Он распахнул перед ними двери и, войдя в переполненный вагон, заорал:

— Уважаемые граждане! Перед вами — инвалиды детства. Проклятая война отобрала у них отцов и матерей! Навозные жучки из Тулы приветствуют вас! Начинай! — шепнул он Фету.

— Вот сволочуга! — пробормотал тот, но не было уже времени отступать и выяснять отношения.

Фет ударил по струнам, с отчаянием заорав:

По переулку бродит лето,

солнце рвется прямо с крыш!..

Рубашея взнуздал свой инструмент, как мог…

В потоке солнечного света

у киоска ты стоишь!..

— поддержал он совершенно чисто, без заикания.

— Спасибо, товарищи, спасибо! — благодарил отец, собирая в кепку серебро и медь. — Сами видите, им лечиться надо, а не с концертами выступать. Но что поделаешь, хотят быть артистами!