Книга Невинные - Магдален Нэб

Через каждые несколько метров в толще не успевшего еще просохнуть гравия виднелась керамическая труба, идущая по диагонали вниз, в некое сооружение, напоминающее небольшой склеп.

— Здесь нам нужно налево, а там опять вверх по главной аллее.

Главная аллея еще круче забирала вверх, и Беппе ненадолго замолчал, переводя дыхание.

— Долго нам еще идти? — спросил инспектор.

— Уже недалеко. Джованни там стоит на часах. Мы решили, что ему нужно там остаться, на всякий случай...

Широкая полоса песка и гравия поднялась к сияющему горизонту, увенчанному силуэтом конной статуи, установленной на каменной лестнице. Огромные пушистые белые облака проплывали в вышине ярко-синего неба, и все вокруг пахло сырой листвой лавра.

Джованни, главный садовник, посторонился, когда они подошли, чтобы инспектор мог взглянуть на находку.

— Мы ее не касались. Вы, наверное, будете фотографировать, как там, у пруда. Это просто удача. Здесь эти стоки шириной всего в руку, но внизу-то они широченные. Если бы ее снесло вниз, вам бы ее никогда не увидеть. Тут она застряла, каблуком зацепилась. Сверху на нее гравия нанесло, листьев, труба забилась, поэтому мы ее и приметили.

— Я сразу сообразил, что это та, которую вы ищите, — сказал Беппе. — И не ошибся, верно?

— Да, верно. — Инспектор выпрямился и огляделся. — Пруд, где мы ее нашли, должен быть выше справа. Если убийца спускался по этой аллее, то он, значит, направлялся не к ближайшим от пруда воротам Порта-Анналена...

Внизу, у начала главной аллеи, был расположен самый большой пруд с островом посередине, ворота Порта-Романа и кольцевые дороги. Эти ворота были дальше всего от мастерской Перуцци, от самого Перуцци, от Иссино, от квартиры девушки, от ее мира. Люди, приезжавшие в город на машине, парковались у городских ворот возле Порта-Романа. Ее приятель, может быть... Из Рима... Кто упомянул Рим? Лапо... или Перуцци? Это Перуцци, захлопывая дверь, багровый от гнева, кричал: «Если она не в Риме, то я не знаю, где она!»

И Лапо говорил что-то о римском друге.

Был ли гнев обувщика вызван поведением незадачливых туристов или служил прикрытием для ревности?

«Если у вас есть время бегать за малолетками, которые не знают, чего хотят...»

Желая поскорее вернуться в свой кабинет к письмам и фотографиям, он ушел, как только на место прибыл эксперт. Шагая вниз по скрипящему гравию, он слышал, как отдышавшийся Беппе заново рассказывает эксперту всю историю с уточнениями:

— Если вам понадобится со мной связаться, то инспектор знает мое имя и адрес.

— Нет, я думаю, не понадобится. Отойдите в сторонку, ладно?

Он прибавил шагу. Приемная в отделении пустовала. Он заглянул в диспетчерскую, где сквозь треск мотоциклов можно было услышать перекличку патруля.

— Все в порядке?

Молодой карабинер, сидевший за пультом, поднял голову:

— Все хорошо. Тихо.

— Лоренцини?

— У него кто-то есть. Женщина. Она, наверное, там все глаза выплакала. Я отсюда ее слышал, но теперь она, кажется, успокоилась.

— О боже, готов поспорить, что это Моника. Слушайте, когда он закончит, передайте ему, что я у себя и чтобы меня не беспокоили по меньшей мере в течение часа. Никаких звонков.

— Хорошо.

Но и два часа спустя, когда плачущую Монику уже выпроводили и когда сменился мотопатруль, он все сидел за столом, онемев от потрясения. Когда Лоренцини, наконец, в недоумении открыл дверь, инспектор не нашелся что сказать и только уставился на него невидящим взглядом.

— Что с вами? Что случилось?

Инспектор уронил голову на руки и стал тереть глаза. Затем, с глубоким вздохом, он внутренне собрался и попросил:

— Вы бы лучше зашли.

Глава седьмая

— Вы позвонили на Борго-Оньиссанти?

— Нет.

— Вы никому пока не говорили?

— Нет.

Разве это объяснишь? Он просидел здесь бог весть сколько времени как парализованный, потому что стоило ему пошевелиться, стоило сказать кому-то хоть слово или начать что-то предпринимать в отношении увиденного — и оно бы превратилось в реальность. Он старался не дышать, чтобы остановить вращение земли. Он за это в ответе, никуда не денешься. Его вина. И Лоренцини выбивает пальцами барабанную дробь, напрягшись от нетерпения...

— Я думал, как быть, — соврал инспектор. — Не хочу сделать еще хуже...

— Куда же еще хуже? Она мертва. Что может быть хуже смерти?

Лоренцини смерил инспектора взглядом, как бывало всегда, когда его вопиющее здравомыслие сталкивалось с явлением, которое он именовал «сицилийством». С годами Лоренцини научился выдержке, но сейчас он явно ощущал, что не время осторожно ходить вокруг да около, как, по его мнению, привык делать его шеф-южанин.

— Вы хотите, чтобы я позвонил? Или чтобы я сходил туда? Какие трудности? Мы должны действовать! — Лоренцини даже не пытался скрыть раздражения. — Вы представляете, что начнется, если пронюхают газетчики?

— Да.

Вот и Лапо говорил: «Боже милосердый, да если б я трепался, все это попало бы на первую страницу...»

Фотографии были разложены на столе. Красные крыши, купола и башни, снятые с площади Микеланджело, виды долины Арно с Беллогвардо, Понте-Веккьо с моста Санта-Тринита. Перуцци и Иссино в своих длинных фартуках у дверей мастерской, крупные кадры туфель, детали туфель, эскизы туфель.

А затем целая пачка его фотографий. Горящие глаза, красивое лицо с легким румянцем, какой был у Тото, когда он сегодня промчался мимо отца, лицо влюбленного.

— Позвоните ему.

— Что?

— А лучше пошлите кого-нибудь, чтобы его привезли. Нельзя попусту тратить время. Он может скрыться, если все это выйдет наружу! — настаивал Лоренцини.

— Он уже скрылся.

Инспектор наблюдал за лицом Лоренцини. Они были знакомы так давно, что инспектор знал: чем агрессивнее его помощник себя ведет, тем сильнее он расстроен. Сейчас он был очень расстроен.

— Вы, конечно, правы насчет газет, — сказал Гварначча. — Скандала тогда не избежать, но и беспокоиться насчет его исчезновения уже поздно. Никто пока ничего не знает, но поскольку капитан Маэстренжело поручил мне за ним присматривать, то я подумал, что могу позвонить его матери без всяких предлогов. Я был поражен, когда она ответила таким... бодрым голосом. Она, кажется, обрадовалась моему звонку, но сразу, конечно, поняла, что я бы не позвонил просто так.

Разговор вышел у них такой.

— С ним что-то случилось?

— Нет-нет, синьора...

— У него ведь очень опасная работа. Я поневоле беспокоюсь.