Книга Мистериозо - Арне Даль

Йельм и Нюберг вернулись в кухню вместе. Оба были несколько минут вне игры, и Йельм мысленно обругал того, кому пришла идея сменять дозорных одновременно. Кофе в кофеварке был готов. Они налили себе по чашке и с удовольствием отхлебнули. Тепло начало возвращаться в кончики пальцев рук и ног и распространилось по телу. «Неужели нельзя было организовать все как-то иначе?» — подумал Йельм, стаскивая с себя свой нелепый наряд. Ему не хотелось бы при встрече с преступником выглядеть полярником из экспедиции Амундсена.

Он вошел в гостиную. Хультин сидел на том же месте, что и раньше. Они без слов смотрели друг на друга сквозь темноту. Если этому суждено произойти, то оно произойдет скоро, говорили их взгляды. Йельм вышел в гостиную и остановился у окна. Вгляделся в темноту. Ветер немного успокоился. Снаружи как будто ничего не изменилось.

Он идет по пустынным улицам. Виллы располагаются далеко друг от друга. Он держит руки в карманах. В левом кармане он нащупывает кассету и два позвякивающих друг о друга ключа. В правом кармане пистолет с прикрученным глушителем. Он совершенно спокоен.

— У меня тут кое-что, — прошептала в рацию Черстин Хольм. — Одинокий человек. Мужчина. Быстро проходит мимо меня.

Он точно знает, где находится. Он идет быстрыми шагами. Пересекает дорогу. В лицо ему дует ветер. Он поправляет сумку на плече и берется рукой за калитку.

Снова Хольм:

— Это он. Открывает калитку. Сейчас.

Почти одновременно послышался голос Сёдерстедта.

— Он идет.

Он открывает калитку осторожно, почти беззвучно. Закрывает ее. Шагает по садовой дорожке, медленно пробирается по краю газона к дому. Вынимает ключи и поднимается по лестнице.

— Вынул ключи, — сообщает Сёдерстедт. — Вставляет первый ключ. Сейчас.

Он вставляет первый ключ в замок, поворачивает его беззвучно. Затем второй. Также беззвучно. Надавливает на дверную ручку одной рукой, держа во второй пистолет.

Дверь открывается.

Они берут его.

Йельм хватает его за руки и заламывает их за спину. Нюберг опрокидывает его и вжимает лицом в пол. Йельм связывает ему руки за спиной. Хультин зажигает свет и направляет на него свой пистолет. Свет — словно застывшая молния. Йельм уже сел на пол, продолжая держать его за руки. Все кончено.

— Что за черт? — удивленно произносит мужчина. Затем он вскрикивает.

Хольм и Сёдерстедт врываются в дом с пистолетами на изготовку. На лестнице появляется Биргитта Францен. Она ошеломленно смотрит на них.

— Рикард, — шепчет она.

— Рикард? — одновременно повторяют пять голосов.

— Мама, — успевает прошептать мужчина, теряя сознание.

Он проходит в дверь и закрывает ее за собой. В доме совершенно темно и совершенно тихо. Он снимает обувь, кладет ее в свою сумку, идет прямо в гостиную. Садится на кожаный диван лицом к двери, кладет пистолет на столик и ждет.

Он сидит совершенно неподвижно.

Он ждет музыки.

Глава 11

Запах, всего лишь запах, привычный запах женской кожи. Маленькие-маленькие волоски слегка щекочут нос. Больше ничего. Ему больше совсем ничего не нужно. Она изгибается, когда он касается ее. Он все еще холодный.

— Ко мне пришел незнакомец, — произносят ее полусонные губы.

— Нет-нет, — отвечает он, приникая ближе. — Это ко мне пришла незнакомка.

Это словно формула. Которая говорилась сотни раз. Это и есть формула. Сезам, откройся.

Сезам колеблется. Сработает ли? Осталось лишь пара часов сна. Чтобы сделать это в полусне. Как будто вышедший из сна, как однажды она сказала. Очень давно.

Он тут же твердеет. Щелк. А я-то думал, что слишком устал. А тут такой «щелк». Остальное тело спит. Кровь прилила к одному органу. Который не дремлет.

Он греет, насколько удается, руку под мышкой и на пробу кладет ей на бедро. Она не выказывает недовольства. Она не выказывает вообще ничего. Она спит. Он делает последнюю попытку и запускает руку под ее футболку. Он обхватывает грудь. Начинает осторожно, круговыми движениями, поглаживать ее возле соска. Или она сочтет, что это ее раздражает, и прогонит его, или решит, что это приятно, и позволит ему остаться. А может быть, будет спать дальше. Сейчас все возможно.

Сосок напрягается. Она слегка шевелится. Она позволяет ему остаться.

Он приспускает трусы и легонько проводит членом по ее пояснице и ниже, по верхней части ягодицы. В то же время пальцы продолжают кружить вокруг соска, слегка пощипывая его. Член мягко двигается вниз по бедру, минует линию трусиков и спускается к ляжке. Там он разворачивается и идет вверх, затем вниз, осторожно задевая трусики, медленно описывая круг возле ануса, и снова возвращается на поясницу. Круги.

Она поворачивается на спину и приподнимает бедра. Он стягивает с нее трусики и чувствует ее запах. Он стягивает с себя трусы, она обхватывает его обеими руками и направляет его туда, куда нужно.

Язык на ее губах. Ее язык выглядывает наружу. Они касаются друг друга. Он осторожно ныряет внутрь раскрывшегося лона, его влажно обхватывают со всех сторон. Несколько минут они лежат, замерев совершенно неподвижно. Исполнено. Они везде соприкоснулись кожа к коже.

Он тянет член наружу, вытягивает его почти до конца, а затем ввинчивает внутрь, до самого конца.

Ничего не кончено, Йельм.

Он отложил свой шлем, и теперь он Пауль.[15]Просто Пауль.

Завтрак. За столом Пауль, Силла и Тува. Он просматривает заголовки утренних газет. Тува с хлюпаньем допила остатки апельсинового сока, выскочила из-за стола и подбежала к зеркалу.

— О-о-о-о! — простонала она. — Я похожа на Пеппи Длинныйчулок!

Она распустила хвостики, взъерошила рукой волосы и принялась яростно их расчесывать. «Сейчас она больше похожа на маленького тролля», — подумал Йельм.

— Замечательно! — сказал он. — Подойди сюда.

Она подбежала к столу, быстро обняла папу, затем отбежала назад к зеркалу и надела на плечо сумку как раз в тот момент, когда раздался звонок в дверь. Она открыла. Вошла Милла.

— Привет! — сказала она.

— Привет! — ответил Йельм.

— Пошли! — сказала Тува. — Мы опаздываем.

Дверь закрылась.

Данне спустился по лестнице и хмуро взглянул на них.

— Ты еще дома? — спросил он отца и ушел. Дверь за ним громко хлопнула.

Силла глубоко вздохнула и, откусив половину бутерброда с паштетом, спросила:

— Значит, все полетело ко всем чертям?