Книга Любовь и разлука. Опальная невеста - Сергей Степанов

Англичане появились в Поморской земле еще при Иване Грозном. Лондонское «Общество купцов, искателей открытия стран, земель, островов, государств и владений, неизвестных и доселе не посещаемых морским путем» поставило цель открыть северо-восточный проход в Китай, чтобы покончить с торговой монополией испанцев и португальцев. По расчетам космографов, до Китая можно было добраться вдоль северного берега Азии. Общество искателей открытий снарядило эскадру из трех парусников. Жестокий шторм разделил эскадру. Два корабля достигли Новой Земли, потом повернули к побережью и зазимовали в устье Варзина. На следующий год поморы нашли корабли, спокойно покачивающиеся на приколе, целые и невредимые, со всем экипажем на борту, умершим от цинги.

Третье судно под командованием капитана Ричарда Ченслера, отбившись от эскадры, продолжало самостоятельное плавание. Обогнув мрачный мыс, который Ченслер нарек Нордкапом, корабль попал в Белое море и бросил якорь в Двинской губе против Николо-Корельского монастыря. Англичане узнали, что Двинская земля принадлежит московскому государю. Капитан Ченслер отправился в Москву и поднес Ивану Грозному грамоту английского короля Эдуарда VI, обращенную ко всем «Государям, обитающим страны северные и восточные за ледовитым морем, а также Восточную Индию».

По возвращении в Англию капитан Ченслер опубликовал «Книгу о великом и могущественном царе Русском и великом князе Московском», из которой англичане почерпнули любопытные сведения о далекой северной стране. Ченслер сообщил соотечественникам, что Москва больше Лондона с предместьями, правда беспорядочно застроена. Царский дворец не произвел на него впечатления – «низкая постройка, очень похожая на старые английские строения», а Золотая палата, где в его честь был устроен пир, показалась ему меньше, чем парадная зала его величества короля. Зато походный шатер царя, крытый парчой, удостоился самых лестных слов: «я видал шатры королей английского и французского, которые великолепны, однако же не походят на этот».

Ричард Ченслер и его спутники поведали, что северная страна богата корабельным лесом, прекрасным льном, медом и воском, великолепными мехами и множеством иных товаров. Соблазненные его рассказами лондонские купцы учредили Московскую торговую компанию, получившую патент от королевы Марии Тюдор, или Кровавой Мэри. Московская компания имела отделения в Архангельске, Холмогорах, Вологде, Ярославле и многих других городах, в Москве у них был каменный двор в Зарядье на Варварке. Компании дозволялось вести беспошлинную торговлю по всему государству, опричь Казани и Астрахани, куда можно было «ходить им не инако, как с царского повеления».

Московская торговая компания продолжала попытки найти северо-восточный проход в Китай. Однако дело оказалось гораздо сложнее, чем казалось на первый взгляд. Лучший капитан Московской компании Генри Гудзон смог пробиться через сплошные льды только до Новой Земли. Отчаявшись выполнить возложенную на него миссию, капитан Гудзон перешел на службу в Америке, где открыл залив, названный его именем. Неудачи с поиском северо-восточного прохода заставили иноземцев обратить свои взоры на сушу. Сибирь манила своими богатствами, а кроме того, по всем расчетам, должна была граничить с Индией и Китаем.

Князь Куракин опасался, что иноземцы воспользуются мангазейским ходом и укрепятся в Сибири, после чего драгоценные меха мимо царской казны потекут в Лондон и иные города. Тобольский воевода предостерегал царя Михаила Федоровича: «По-здешнему, государь, по сибирскому смотря делу, никаким обычаем немцам в Мангазею торговать ездить позволить не можно; да не токмо им ездить, ино бы, государь, и русским людям морем в Мангазею от Архангельскаго города ездить не велеть, чтобы, на них смотря, немцы дороги не узнали». Князь Куракин предлагал поставить острожек у волока между Мутной и Зеленой реками на Ямале и перекрыть старый морской ход.

В Москве вполне соглашались с князем-воеводой в том, что отнюдь нельзя дозволять иноземцам ездить в Сибирь. Когда англичане обратились с просьбой допустить служащих Московской компании в Обскую губу, им ответили вежливым отказом: «Которые люди в Сибири породились и тамо поросли, и те про Обь реку и ее устье не ведают, откуда она вышла и куда пошла. А к устью самому, где Обь река сошлась с морем, сказывают, горы ледяные, никакими мерами ничем никакими судами пройти нельзя».

Однако купцы Московской компании своими глазами видели, как поморы возвращаются из устья Оби, доверху нагрузив свои ладьи драгоценными мехами. Воевода князь Куракин прекрасно понимал, что англичане не смирятся с отказом. Играя в шахматы с Желябужским, князь прикидывал, что могут предпринять иноземцы. У них большие корабли, которые ходят против ветра. Им не нужно месяцами выжидать ветреного погодья, как вынуждены делать поморы. С другой стороны, иноземные корабли тяжелы и имеют глубокую осадку. Не зная подводных камней и мелей, они обречены на гибель. Значит, им нужно досконально выведать все хитрости старого морского хода из Поморья в Приобье. Русским людям следует беречь эту тайну как зеницу ока, но ведь найдутся алчные предатели, которые за золото поделятся с немцами опытом, накопленным поколениями поморов.

Всем своим подозрительным сердцем князь Куракин чуял приближение немцев. Воеводе доносили, что на побережье Студеного моря видели остовы трехмачтовых кораблей, потерпевших крушение. Сын боярский Петр Албычев привез из тундры судовой колокол с голландской надписью. В Мангазее находили свинцовые пломбы амстердамских купцов, а про мангазейского воеводу доносили, будто он принимает за свое вино иноземную монету, невесть откуда взявшуюся. Прямых доказательств пока не было, но воевода Куракин был уверен, что они обязательно появятся. Подозрения воеводы вскоре полностью подтвердились, а главным изветчиком, сам того не желая, стал Александр Желябужский.

Не послушавшись наставлений брата, Александр Желябужский бил челом воеводе об отпуске в Мангазею. Сделал он это вечером, когда князь Куракин позвал братьев поиграть в шахматы. Старший Иван ахнул, досадуя на глупость младшего. Вопреки его опасениям, воевода не гневался. Князь Куракин по-отечески расспрашивал младшего из братьев, отчего ему вздумалось приискать удачи в Мангазейской земле, и отговаривал от опрометчивой затеи:

– Напрасно думают, будто по Лукоморью текут молочные реки в кисельных берегах. Летом в тундре нестерпимый гнус, от коего невмоготу не токмо людям, но даже оленям. Зимою лютая стужа и свирепые вьюги. Глаголют нелепицу про златые цепи на деревьях, а там и лес не растет! Кто рассказывает сказки про Лукоморье? Кабацкая голь, коей нечем прикрыть срамоту.

– Однако люди находят свое счастье. Морской плотник Еремка Савин не зря хвастает. Его карманы полны звонкой монеты. Не меди и даже не серебра, а иноземного золота, – осмелился было возразить Александр и вдруг осекся, пораженный переменой в облике воеводы.

Князь Куракин вскочил из-за стола, смахнув на пол шахматные фигуры, украшенные самоцветами. Ноздри его раздувались, очи сверкали. Он гневно воскликнул:

– Иноземное золото? У плотника! Эй, стража! Здесь государево дело!

По приказу воеводы подьячий Несмеян Чаплин, прихватив несколько стрельцов, отправился в кабак за плотником. Еремку схватили, заломили назад руки и тщательно обыскали. Чаплин положил перед воеводой несколько золотых кружков. Воевода внимательно осмотрел монеты: