Книга Зной - Джесси Келлерман

— Нет, — сказала сестра. — Пускать туда кого-нибудь не стерильно, так что…

Закончить она не успела, поскольку началось столпотворение, причиной которого стал очкастый мальчик, пустивший в воздух струю мочи — совершенно как изваяние на каком-нибудь европейском фонтане. Толпа отшатнулась от него, грозя обвалить все четыре стены. Сестра бросилась к мальчишке, попыталась заставить его опустить руки по швам. Глория прикинула — не попробовать ли ей проскочить в заднюю дверь, за которую ушли Фахардо и доктор, — но решила, вспомнив о невозмутимой жестокости сестры, подождать возвращения Teniente.

И через десять минут он вернулся с бумажным пакетом и коричневатым документом в руке. Не сказав ни слова, он потянул за собой Глорию к вращающимся дверям. Они вышли на грязную парковку, едва избежав столкновения с беременной женщиной, у которой уже начались схватки.

— Уф… — произнес Фахардо и помахал рукой, которую кто-то успел облить горячим кофе.

— Что сказала доктор? — спросила Глория.

Фахардо протянул ей документ.

PARTIDA DE DEFUNCION[38]

Графы, в которых должны были значиться имя, дата рождения, адрес и так далее, остались не заполненными. Документ содержал только подпись доктора и указание причины смерти: «Ожоги третьей степени и тупая травма головы».

— Это мог быть кто угодно, — сказала Глория.

Фахардо перевернул свидетельство и показал ей приколотый степлером к исподу документа прозрачный пакетик. В пакетике лежал серебряный крестик. Вынимать его нужды не было, крестик Карла Глория узнала и так.

— У доктора не было ни времени, ни необходимой для заполнения свидетельства информации, — сказал Фахардо. — Поэтому мы с вами сделаем это самостоятельно.

Он вытащил из кармана шариковую ручку, зубами снял с нее колпачок:

— Имя?.. Сеньора. Эй. Проснитесь. Если хотите покончить с этим как можно скорее. Или, как я уже говорил, могу прислать вам документ по почте.

— Но… — пролепетала она. В голове у нее все перемешалось. — Тело.

Фахардо вручил ей бумажный пакет:

— Здесь.

что ОХ

о нет

Первое ее побуждение было таким: бросить пакет на землю. В твоих руках. Он здесь.

Глория открыла пакет, вынула из него маленькую пластиковую урну. И подержала ее в руке так, точно урна была бьющимся сердцем.

— Стандартная процедура, — сказал Фахардо. — Дозволенная законом. Когда возможность связаться с ближайшими родственниками отсутствует, а тело сильно повреждено. Места в больнице мало. Хотите, я поведу машину?

Она немо кивнула, позволила ему подвести ее к «доджу», усадить на пассажирское сиденье. Фахардо сел за руль.

— Давайте покончим с этим, нам еще ехать да ехать. Вы пристегнуться не хотите?

Глория смотрела на урну, стараясь проникнуть взглядом за ее стенки.

— Сеньора. — Фахардо вздохнул, потянулся поперек нее к ремню безопасности, зацепив попутно ее грудь. И, вздохнув еще раз, расправил документ на руле: — Имя.

Она назвала имя.

— Дата рождения? Место рождения? Место работы? Образование?

Когда они закончили, Фахардо сложил свидетельство и вставил его между рукой Глории и урной. Она сидела неподвижно, лишь отвечала на его вопросы; мысль у нее в голове осталась всего одна: в твоих руках. Он в твоих руках.

— Вы не спите?

Она кивнула.

— Надо было подождать, — сказал Фахардо. — Я пытался помочь вам, сеньора.

Он запустил двигатель, вытянул, оглядываясь назад, шею. Сказал:

— Может быть, в следующий раз вы меня послушаетесь.

ЭТО НЕ ЧЕЛОВЕК; это украшение. Дурное.

Лиловый пластик. Лиловый пластический футбольный мяч.

Такому в доме престарелых самое место. Она покрепче сжала урну в ладони.

На миг ей показалось, что она услышала голос Карла. Жалуется — на что?

Нет.

Говорил не Карл.

Говорил Teniente. И проговорил он всю дорогу.

О трудностях работы «в забытой богом дыре». Об «отсутствии поддержки», о «долгих одиноких часах».

— Разве человеку годится так жить, а, сеньора? Я хочу сказать, уж вы-то меня понять можете, верно?

Невероятно, что можно вот так переносить труп. С таким удобством. Обычай, несомненно, порожденный прагматизмом.

Пещерный человек своей жене: «Я устал таскать повсюду тело твоей мамаши».

Жена пещерному человеку: «Успокойся и запали костерок…»

Он вылетает из пещеры, чиркает спичкой, и — вуаля! Рождается новый вид контейнера для хранения трупа.

Она засмеялась, короткими резкими порывами. То был не обычный ее смех, а что-то вроде визга заедающих тормозов.

Фахардо, решивший, что ей понравился только что рассказанный им анекдот, сказал:

— А до вас сразу дошло, верно?

Глория замотала головой, глядя ему в лицо, надрывно смеясь. Как можно быть таким идиотом?

— Еще один хотите? — спросил он.

Она кивнула и прикусила губу — грудь ее свело новой горячечной судорогой.

— Я еще и не начал, — сказал Фахардо, — а вы уж хохочете. Приятно смотреть, сеньора. А то видик у вас был какое-то время совсем никуда. Я за вас даже тревожиться начал. Все повторял себе: «Когда же она поймет, что жизнь — всего лишь длинный анекдот?» Ну, теперь вы поняли.

— Теперь поняла.

— И хорошо. — Он повернулся к дороге. — Скоро будем на месте. Вы можете заночевать в городе, а завтра уехать.

Глория потерла урну ладонью. Наступает ночь. Разглядеть что-нибудь ей уже удается всего футов на двадцать вперед, — разглядеть глаза каких-то млекопитающих, пойманные светом фар. Фахардо, похоже, в своей стихии, он уже переехал двух енотов.

Вдали показался Агуас-Вивас — помигивающее красное CIN.

— Я позволяю Луису включать эту штуку на ночь, — сказал Teniente. — Ему нравится засыпать при ее свете.

Они оставили машину у кинотеатра. Фахардо отвел Глорию в кабину киномеханика, разложил раскладушку, застелил суконным одеялом и предложил устраиваться как дома.

Все еще ошеломленная горем, она отыскала дорогу в ванную комнату. Прополоскала рот, умылась. Держатель бумажных полотенец был со стены сорван, поэтому она стерла лишнюю воду с лица ладонями, гадая, смылись ли с него крошечные частицы Карла.

Частицы Карла. Частикарлы.

На этот раз смех вырвался из нее, приняв форму рвоты. Она согнулась над раковиной, потом постаралась оттереть ее дочиста — смыть мерзкие, отвратительные струи страдания.