Книга Детский поезд - Виола Ардоне

я уснул босиком… И в конце концов мне становится ясно, что Люцио прав: ничего-то взрослые в детях не понимают. Я подхожу к окну: а вдруг они ещё не спят? Трижды включаю-выключаю свет – ничего. Пробую ещё три раза, потом ещё и возвращаюсь в постель: наверное, всё-таки уснули. Но тут сквозь темноту приходит условный сигнал: раз, другой, третий! Я одеваюсь, натягиваю ботинки, тёплое пальто, шапку, достаю из буфета кусок пармезана побольше и, беззвучно выскользнув из дома, жду возле хлева. Там тихо, только изредка мычит стельная корова. Тянущий от земли холод пробирается мне в ботинки, и я уже готов вернуться в дом, чтобы хоть чуточку согреться, но в этот момент вижу приближающийся луч света. И Люцио с фонарём.

– Риво я будить не стал, – ворчит он, – не то он всё маме разболтает.

– Похоже, я понял, куда пошла Россана. Знаешь, где автостанция?

– Ага, идём, – отвечает Люцио. И мы идём – рядом, бок о бок, почти не переговариваясь. Улицы пустынны, но ему знакомы, так что он не боится. А вот меня чуть потрясывает. Я вынимаю из кармана руку, ощупью нахожу его ладонь, и Люцио слегка сжимает мои пальцы – трижды, как в нашем тайном сигнале.

До автостанции мы добираемся только через полчаса, если не больше. Последний автобус на Болонью вот-вот отойдёт: мотор уже тарахтит, а фары освещают кассу. Мы с Люцио бежим к нему, заглядываем внутрь: трое мужчин и женщина. Россаны нет. Я понимаю, что оказался неправ. Зря мы сюда пришли. Уже совсем поздно, и небо просто чернющее…

– Ну что, домой? – спрашивает Люцио. Но к ночи ещё подморозило, и мы заходим в зал ожидания погреться. Садимся на лавку – и наконец видим её: забилась в угол, в пол уставилась, а вид, как обычно, ужасно серьёзный. Я делаю Люцио знак молчать и медленно подхожу ближе. Увидев меня, она вскакивает, будто хочет убежать. Но потом замирает: похоже, не знает, куда деваться. Я достаю из кармана пальто кусок пармезана, протягиваю ей – хватает, проглатывает в два укуса. Ещё бы, с самого утра во рту ни крошки.

– Знаю, поначалу всё не так, – говорю я. – Не представляешь, как я тебя понимаю…

– Да что ты вообще можешь понять! – вскрикивает она своим низким, уже почти взрослым голосом. – Я не такая, как ты! Не такая, как любой из вас!

Мне вдруг становится обидно: это почему ещё? Люцио по-прежнему сидит на лавке, ждёт. А Россана растрепавшиеся косички дёргает, заплести пытается.

– В нашем доме ни в чём недостатка не было. Знаешь, где я живу? Скажу – обхохочешься! На одной из самых роскошных улиц города. Это отец меня уехать заставил: сказал, другим пример будет. А на самом деле просто пыль в глаза пустить хочет! Уж сколько мама его отговаривала, он ни в какую. А я чем виновата? Раз самая младшая, значит, можно? Так нечестно! Нечестно!

И давай рыдать: косичка расплелась, красная ленточка на земле валяется… Подходит, заметив нас, начальник автостанции:

– А где ваши родители, ребята?

– Далеко, – бормочет сквозь слёзы Россана. – Очень далеко.

Мы с Люцио объясняем, что случилось.

– Ясно. Сейчас же позвоню мэру Корассори.

Вскоре приходит и сам мэр – такой же спокойный, как позавчера за ужином, улыбающийся:

– Надо же, какой удачный вечер: трёх отважных ребятишек разом поймал! Ты вот, кстати, – говорит он Россане, – большую ошибку совершаешь. Нельзя так просто сбегать, даже не попробовав Розины тортеллини! А какие у неё салями…

Я краем глаза кошусь на Люцио, но на сей раз он колкостей не отпускает. А может, даже и не слушает: вон, нагнулся, Россанину упавшую ленточку подобрал и в карман сунул.

Когда мы стучимся в дверь дома Бенвенути, никто нас не встречает. И света внутри нет. Потом из хлева доносится протяжный стон. Мы мчимся туда и видим Розу с окровавленными руками. Россана с визгом выскакивает на улицу, я прячусь за мэром, и только Люцио сразу бросается к матери. Через пару минут раздаётся другой звук – тоненький, будто ребёнок хнычет. Роза жестом велит нам подойти; даже Россана возвращается поглядеть. Корова стоит взмокшая, будто смерть увидала, а новорождённый телёнок, ещё и веки не разлепив, уже на голод жалуется. Россана, дрожа, подходит ближе, но, увидев телёнка, успокаивается, гладит его по голове:

– Кушай, малыш! Мама здесь, совсем рядом!

Тот, почувствовав запах коровы, упирается в неё лбом и потихоньку начинает сосать. Из глубины хлева появляется Риво с охапкой сена в руках.

– Ну, раз вы по ночам без меня шатаетесь, то имя телёнку мне выбирать, – улыбается он.

– Нет, так не пойдёт! Сейчас моя очередь, я должен решать! – кричит Люцио.

– Это правда, – вмешивается Роза, – сейчас очередь Люцио. Только пусть сперва мне объяснит, где он шлялся в такой час, да ещё в компании мэра.

Люцио растерянно смотрит на телёнка, потом на меня, потом снова на телёнка.

– Всё, я решил: хочу назвать его Америго, – объявляет он и выходит из хлева.

Я столбенею: такое чувство, будто всё это мне только снится. Между тем телёнок, наевшись, забирается под маму и засыпает. Ноги у него тоненькие, словно прутики, шерсть коротенькая, а сам он такой тощий, что, когда дышит, можно ребра пересчитать. И зовут его, как меня.

Когда мы наконец собираемся на кухне, Роза начинает допытываться, с чего это мы ушли из дома одни, да ещё в такую темень.

– Отправились искать кое-что потерянное, – говорит мэр Альфео, поглядывая на Россану. – За такой героический поступок, Роза, их не ругать надо, а может, даже медаль вручить…

И я сразу представляю мамино лицо, когда она увидит, что я вернулся с медалью, как Маддалена Крискуоло.

А на следующий день директор-Ленин вызывает нас с Люцио и в самом деле вешает каждому на грудь по медали на трёхцветной ленте. Одноклассники обступают нас, расспрашивают, и мы по сто раз пересказываем, как всё было – немного приукрасив, конечно. На перемене заходит поздороваться Россана: её косички наконец-то заплетены и спускаются на нарядное светло-голубое платье. И ещё я впервые вижу, как она улыбается, когда говорит, что отец скоро за ней приедет и отвезёт домой. Люцио, достав из кармана штанов оброненную вчера вечером красную ленточку, протягивает ей.

– Пусть у тебя будет, – говорит Россана. – На память.

Люцио сжимает пальцы, и ленточка исчезает у него в кулаке.

Когда синьор Феррари велит рассаживаться, все хотят сесть со мной: место свободно, поскольку Бенито тоже подхватил свинку.

– Нет уж, я здесь сяду, – заявляет Люцио, – я его брат.

И устраивается со мной рядом.