Книга Детский поезд - Виола Ардоне

это сигнал, которому научил меня Риво. Вернувшись на кухню, я обнаруживаю девочку в той же позе, неподвижную, словно статуя.

– Хочешь поиграть немного перед ужином? – спрашивает Дерна, но девочка не отвечает: наверное, боится, что ей отрежут язык, – совсем как Мариучча, пока не нашла себе новую маму-блондинку.

Раздаётся стук в дверь, Дерна идёт открывать, и мы остаёмся одни.

– Слушай, не верь Тюхе, она только болтать умеет, – говорю я и показываю язык. Но девочка не понимает: думает, я её дразню, и тоже показывает язык, да ещё кривляется.

– Проходи, Альфео, – слышен голос Дерны, – дети на кухне.

У мэра в руках два разноцветных свёртка: один для меня, другой для Россаны.

– Я пришёл поприветствовать вас от имени всего города, – говорит он, протягивая нам подарки.

Девочка не двигается: похоже, подарок её не интересует. Я беру свой свёрток, но не открываю: хочу дождаться Риво и Люцио, которые влетают буквально через минуту.

Мы с Риво тут же начинаем играть с паровозом, который принёс мэр Альфео, а Люцио садится рядом с Россаной и тоже замирает. Наверное, от неё заразился.

Когда на столе возникает блюдо с тортеллини, мы садимся есть – все, кроме девочки. А у мэра, оказывается, приятное лицо.

– Не знал, что ты ещё и готовишь, – говорит он Дерне.

– Эти тортеллини моя мама сделала, – хвастливо заявляет Люцио.

– Дерна тоже умеет готовить, – возражаю я, – и с профсоюзами управляться.

– А я вот ничего не умею, – с улыбкой говорит мэр. – За это меня мэром и назначили!

– Не верьте ему, ребята! – перебивает Дерна. – Альфео был отважным партизаном, его сажали в тюрьму, даже в ссылку отправляли!

– Что значит «в ссылку»? – переспрашиваю я.

– Это значит, что меня надолго отослали подальше от дома, от моего родного края, от всего, что мне дорого, и не давали вернуться.

– Понял теперь? В ссылку, как вот нас с тобой… – это голос Россаны, которого никто из нас до сих пор не слышал.

– Но вы ведь не в ссылке, – возражает мэр Альфео. – Вы среди друзей, которые хотят вам помочь. Даже больше, чем среди друзей, – среди товарищей, потому что дружба – это, в конце концов, личное дело двух людей, она в любой момент и закончиться может. А вот товарищи встают рядом, плечом к плечу, потому что верят в общее дело.

– Это мой отец – ваш товарищ, а я – нет! И ваша милостыня мне не нужна, я о ней не просила!

Дерна кладёт ложку. Лицо у неё такое, будто она за полночь вернулась с профсоюзного собрания, которое прошло не слишком гладко. Но мэр, махнув ей рукой, отвечает сам:

– Смотрю, тортеллини ты даже не пробовала. А ведь это всего лишь символ радушного приёма, никакая не милостыня, – и, снова улыбнувшись, спрашивает меня: – Верно?

Я киваю, но от слов Россаны всё в моей голове путается: мне кажется, что тортеллини Розы сегодня с привкусом милостыни, и я боюсь, что не смогу отделаться от этого ощущения.

– Радушный приём мне пусть оказывают родители в моём собственном доме, а не какие-то незнакомцы Бог знает где!

Россана говорит как взрослые, которым позволено высказать всё, что они думают. И теперь, услышав от неё эти слова, я, кажется, тоже в них верю. Дерна разрешает нам выйти из-за стола, и мы с Риво возвращаемся к паровозу, а мэр Альфео, пока она собирает тарелки, развязывает свёрток, который принёс Россане, – в нём оказывается перчаточная кукла в форме собаки с большими, слегка печальными глазами. Мэр суёт внутрь руку и начинает смешно тявкать. Собака прыгает, делает сальто, виляет хвостом, потом наконец приседает на колени к Россане. Та молча кладёт руку собаке на голову, и по её левой щеке медленно скатывается слеза. Люцио, который за это время не произнёс ни звука, достаёт из кармана носовой платок и вкладывает Россане в руку. Та судорожно сжимает кулак, и слеза исчезает.

23

Пару дней спустя, занимаясь сложением в столбик, я вижу через открытую дверь класса, как в кабинет директора-Ленина влетает учительница Риво и прямо с порога, едва не плача, кричит:

– Она отпросилась в уборную, но время шло, а её всё не было, и я велела соседке по парте сходить проверить, вдруг ей нехорошо… Верно, Джинетта?

Девочка, вбежавшая в кабинет следом за ней, мелко кивает, тряся светлыми кудряшками. Мутная слизь тянется у неё из носа, смешиваясь со слезами. Потом директор, учителя и уборщики пускаются на поиски: обходят все классы, заглядывают в канцелярию, в кладовку, в библиотеку, но тщетно – Россаны нигде нет.

– Неужели никто не заметил, как она вышла из школы?! – орёт раскрасневшийся директор-Ленин, бешено вращая налитыми кровью глазами – совсем как на портрете у Розы дома. Сторож отвечает, что, наверное, девочка подкараулила момент, когда он отлучится в туалет.

– Нужно известить родителей, – мрачно заявляет синьор Феррари.

Директор растерянно озирается по сторонам.

– Нет, – говорит он, понизив голос, – не будем пока предавать это огласке… под мою ответственность… Город у нас небольшой, куда ей здесь деваться? Пешком девочка далеко не уйдёт. Вот увидите, мы скоро её отыщем. Давайте подождём до вечера, а уж если не найдётся…

По дороге домой мы только и говорим о сбежавшей девочке и о том, что синьор Феррари велел нам не беспокоиться: взрослые сами разберутся.

– Ага, взрослые всегда сами разбираются, – жалуется Люцио, – а чего хотим мы, никакого значения не имеет. Ты ведь тоже не собирался сюда приезжать, тебя взрослые заставили.

По правде сказать, я не знаю, заставляла меня мама или нет, но не возражаю: иду себе молча и думаю о Россане, о выражении её лица, когда она пришла к нам домой, о застывшем понуром взгляде… Ри во собирается поить скотину, и я увязываюсь следом. Стельная корова грустит: во всяком случае, мне кажется, что вид у неё больной. Тоже вон понурая, а не убегает. Стоит где стояла.

– Дерна, – спрашиваю я перед тем, как пойти спать, – а холодно сейчас на улице?

Она сразу всё понимает: берёт меня за руки, крепко стискивает.

– Должно быть, её уже нашли. Альфео упрямый, он так просто не сдастся. Он ведь партизаном был, в горах скрывался, неужели упустит девчонку с косичками? – и, оставив, как обычно, стакан воды на тумбочке, выключает свет, а я закрываю глаза.

Но какой тут сон? И думать нечего! Передо мной проносятся смутные воспоминания: взгляд Россаны, понурый, как у грустной коровы; тряпичная собака; мэр-партизан; слова синьора Феррари; свисающие с потолка салями; путешествие в поезде вместе с другими детьми; автобус, где