Книга Redrum 2017 - Евгений Олегович Шиков

дрожащие, как пудинг, половинки задницы — в жуткой, неестественной близости с молочно-белыми длинными ногами Линды… Аксель отчетливо видел начинающий желтеть синяк на голени жены — в среду она стукнулась о лестничные перила, когда спаниель соседской девочки внезапно подпрыгнул, чтобы облизать ей лицо. Линда чуть не упала, и хохотала, когда Аксель подхватил ее, и махала на собаку рукой. При чем же тут Эрик Плитце?

«Влюбленность сродни безумию… — думал Аксель. — Феромоны. Выброс эндорфинов. Наркотическое опьянение… Скорее всего, Линда не могла поступить иначе. Но что теперь делать мне?»

— Заняв место в кабине лифта, пожалуйста, пристегните ремни и не забудьте включить магнитные держатели, — объяснил звонкий голос робота.

Аксель защелкнул пряжку своего страховочного ремня и помог защелкнуть ремень какой-то японке из числа туристов. Туристы на утреннем лифте к станции всегда раздражали Акселя, но не помочь он, разумеется, не мог. Он действовал автоматически.

— Оригато, — криво улыбнувшись, поблагодарила японка. Глянула на Акселя поверх темных очков, и тут же отвернулась, прилипнув взглядом к иллюминатору. Моторы загудели, двойная тяжесть вдавила в пол. Аксель закрыл глаза, и спустя шесть минут веки ему обожгло нестерпимым солнечным сиянием.

«Вот и хорошо», — подумал Аксель. Ослепнуть — это было бы восхитительно. У Линды появилась бы отличная возможность оправдаться: мало ли что померещилось Акселю, человеку с плохим зрением? Слепому.

Наверное, слепого можно долго обманывать. Хотя… Кто их знает, этих слепых?.. Они не полагаются на зрение, но, говорят, у них гипертрофированно развиты другие чувства — слух, например. Или обоняние. Как у собак. Хорошее обоняние значительно хуже острого глаза, но доказать что-либо в этом случае куда труднее. «Я подаю на развод, — скажет Аксель, — потому что унюхал запах ее любовника! Вонь от его поганых трусов и носков. И он провонял всю нашу квартиру своим омерзительным одеколоном! — Хорошо, — скажет судья. — Давайте проведем следственный эксперимент…»

На уровне стратосферы туристы завопили как резаные. Японка потеряла темные очки, а какой-то толстяк в клетчатой куртке, забывший включить магнитные держатели на подошвах, перевернулся вверх ногами и, судя по мучительному движению его кадыка, едва не схарчил всем на головы свой завтрак. Не медля ни секунды, Аксель отстегнулся тоже, подпрыгнул, ухватил неудачника за ногу и стянул вниз. Лифтовый стюард бросился к ним и пристегнул обоих обратно в стенд.

— Что же вы?! — укоризненно поджав губы, бросил стюард толстяку. — Вы же читали памятку по безопасности!

Клетчатый толстяк сжался и покраснел.

— Простите, пожалуйста. Я нечаянно.

На красных жирных висках выступил пот. — Я не хотел…

Аксель болезненно поморщился.

«Я все обьясню, — сказала Линда, глядя испуганными глазами. — Это не то, что ты думаешь!»

«Это не то, что я ВИЖУ?» — насмешливо сказал Аксель… Вернее, он хотел так сказать. Но губы задрожали, и он и слова выговорить не сумел. Стоял и трясся как в лихорадке. Дурак дураком.

«Вернись сегодня. Пожалуйста! — сказала Линда. — Я все тебе объясню! Обещай, что вернешься. Прошу тебя!»

«Хорошо», — согласился Аксель. После того, как прошла вечность, а Эрик Плитце, схватив одежду, прошлепал мимо него в ванную — одеться. Линда улыбнулась…

Он вспоминал теперь эту ее улыбку и пытался понять, что чувствует. И не чувствовал ничего.

— Надземная станция «Европа-3», — объявил голос робота. — Невесомость. Чтобы покинуть кабину лифта, воспользуйтесь вспомогательными тросами! Будьте внимательны: невесомость! Надземная станция «Европа-3»!

Кабину лифта тряхнуло. Туристы взвизгнули. Аксель перестегнул карабин страховочного ремня к вспомогательному тросу и двинулся вслед за другими к распахнутым дверям.

Акселю предстояло двенадцатичасовое дежурство в таможенном секторе станции. Что касается туристов, то их не пускали дальше шлюзового отсека. Пара минут, чтобы взглянуть сверху на земной шар, висящий в пустоте космоса — и затем вниз. На обратном пути туристам дозволялось слегка порезвиться: отстегнуть удерживающую раму и полетать на страховочном тросе в невесомости за пределами платформы. Любой, кто захочет, может это сделать. А хотели многие. За свои деньги люди желали испытать полный набор удовольствий в этом аттракционе.

Может быть, и Линда хотела того же? Испытать полный набор… Жизнь коротка. Даже теперь, даже в наше время. Детей у них нет. Ее работа занимает всего два часа в день. А он вечно торчит на своих дежурствах…

Аксель не успел додумать очередную, оправдывающую Линду, мысль: Акимов ждал его на выходе и окликнул, как только увидел.

— Нас вызывают на десятый пирс. И прислали какую-то дамочку из института биологии — Джемма или как ее там… Она уже в шлюпке. Давай, двигай булками пошустрее!

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

— Будем последовательны, — сказал Акимов. — Судя по всему, именно эта скотина стерла бортовой журнал.

Воскресший с помощью «Лазаря-17» покойник — Виктор Пайне — ухмыльнулся. Ткани его тела согрелись настолько, что он даже слегка порозовел, хотя тепло не во всем шло ему на пользу: верхний слой эпидермиса начал потихоньку разрушаться, кожа заблестела, осклизла, голова кое-где покрылась мокнущими желтушными пятнами. Акселя затошнило при виде гноя, вспенившегося на губах Виктора Пайнса. Он судорожно сглотнул и отвернулся, стараясь не смотреть в его сторону.

Для Акимова мертвый биолог значил не больше, чем подопытная лягушка, распятая на столе препаратора — с распахнутым влажным нутром и лапками, дергающимися под воздействием тока — он его не впечатлял.

— Люди, вынужденные проводить столько времени наедине с собой, как эти… Космпроходцы… Они просто не могут ограничиться только официальными записями! Они ведут личные дневники. Пишут письма. Записки для памяти. Рисуют, в конце концов!

— А ты не дурак, — сказал Виктор Пайне. Один его мутный глаз шевельнулся в сторону Акимова, другой, как и прежде, смотрел, не мигая, в потолок.

— Да, приятель Виктор. Не дурак! И я тебя вскрою, можешь не сомневаться.

Все твои дурацкие тайны…

— Я бы пожал плечами, но вы подключили к своему приборчику только мою голову, — сказал труп. — Имейте в виду — я ничего не скрываю. Я совершенно прозрачен, открыт…

Он ухмыльнулся, дернул щекой, и кусок ее отвалился, предъявив санитарной службе несколько черных и кривых кариозных зубов. Мертвец потрогал дыру в щеке языком, и от этого движения с лица его сполз еще один лоскут кожи. Он шлепнулся на пол.

При виде этого Джемму едва не вырвало. Она отвернулась.

Акимов же только подкрутил верньеры «Лазаря», убавив интенсивность микротоков.

— Новой заморозки ты, приятель, не выдержишь. Но и поджаривать тебя резону нет. Посиди-ка на медленном огоньке. Ты ублюдок, но ты еще можешь быть нам полезен, — настраивая прибор, сказал начальник группы. — Давайте думать, ребята. У нас два вопроса. Первый: мы