Книга Не молчи - Иман Кальби

и холодела он понимания того, что о том, чтобы избавиться от нее и, наконец, зажить «нормальной» жизнью, они с ним решили не сегодня и не вчера. Этот план существовал давно.

– Хорошо, м…– замялась Полина на полуслове, так и не выговорив «мама». Оно застряло у нее в щиплющем горле. И даже про себя девочка могла теперь называть Людмилу только «матерью». Мягкое «мама» ушло навсегда, как и все последние детские иллюзии.

С понедельника следующей недели Кроссовер матери уносил ее, шебурша шинами по асфальту, в сторону загородного пансиона-интерната. Полина не оглядывалась и ничего не чувствовала. С собой она взяла только самое необходимое. И даже ее печальные куклы остались там – в так и не ставшей родной квартире, из которой ее удалось устранить на целые шесть лет, пока уже девушка Полина не закончила школу и не поступила по ЕГЭ в институт.

Глава 3

Полина не хотела видеть лицо отчима и уж тем более говорить с ним. С ним – укравшим у неё детство с мамой. Впрочем, мама тоже не сильно сопротивлялась. Наверное, держаться за штаны Димы ей было комфортней, чем просто любить свою дочь, как делают миллионы матерей.

Поля скучала по маме, но о предательстве её не забыла. Оно никак не уходило из подросткового сознания и при малейшей ссоре снова выходило на поверхность, как бурлящая, огненная лава. Душу пекло. Это было больно. Сильно больно, когда предают самые близкие. Сначала отец, теперь- мать.

А она выросла. Быстро пришлось повзрослеть.Говорят, чтобы полностью измениться, человеку нужно семь лет. А ей хватило пары месяцев вдали от тех, кого по иронии судьбы принято называть «родными»… Наверное, только теплая, уютная бабушка и была единственным ее якорьком, связывающим с детством, с той собой, маленькой и все еще верящей в сказку. Но и бабушки теперь в ее жизни было мало. Ноги у нее «побаливали», как она сама выражалась, все сильнее, двести километров от дома- слишком большое расстояние для почтенного возраста…

Было ли ей сложно в интернате? И да, и нет… Жизнь со сверстниками- то еще испытание. Никто не бывает так жесток, как подростки. К таким же, как они сами, к взрослым, к самим себе… Последнее, наверное, самое страшное. Полина не жалела себя и не любила. А это, наверное, одна из самых страшных ошибок в жизни человека. Часто мы прикрываемся условностями, жизненными обстоятельствами, долгом и рутиной, но оставаясь один на один с собой, к сожалению, не можем сказать самому себе ничего, кроме длинного списка претензий. И неважно, кто смотрит на тебя в отражение- красавица ли, умница, успешная бизнесвумен или ученая, там на дне ее глаз, огромная нелюбовь к себе… Потому что кто- то когда- то недолюбил, не дал веру в себя, не поддержал тогда, когда это было нужно более всего. Не услышал и не поверил. Мы потом научимся- обрастем панцирем, броней. Будем жестокими и циничными. Сами будем обижать и делать больно. Потому что кто- то очень близкий и важный когда- то обидел и сделал больно.

За шесть лет Полина здорово переросла из маленькой, покорной девочки в строптивого подростка. Теперь каждый, кто пытался нарушить ее личные границы, получал по заслугам. Все, кроме «домочадцев», с которыми хоть и изредка, но приходилось видеться…

Мать и этот «папа Дима»… Её личный демон. Конечно, папой она его так и не назвала. Маме это не нравилось, но изменить что-то она уже не могла. Упустила то время, когда Полю можно было прогнуть, надавить, заставить. Теперь Людмила, глядя на свою дочь, задавалась вопросом, а верно ли она поступила, отправив малышку в интернат. Ведь вернулась она уже не маленькой Полей, а почти взрослой, сложившейся личностью Полиной.

Мать потом часто вспоминала тот день, когда шестнадцатилетняя Полина снова пересекла порог их квартиры, вернувшись насовсем. Был расцвет июня, мягкое, приятное лето. Полина зашла в дом в широких джинсах, телепающихся на талии и белой футболке. Длинные русые волосы небрежно ниспадали ниже поясницы. В сердце матери что- то кольнуло. Сложное, непонятное. С одной стороны, щемящее сожаление, что дочь так быстро выросла без ее участия. Больше у Людмилы детей не было, хоть они и пытались с Димой. С другой- то ли эгоистичная зависть, то ли злость на время, что у Полины все впереди, а у нее… Девочка вообще сильно стала на нее похожа в молодости. И как она раньше не замечала этого сходства? Ей- то все казалось, что Поля- вылитый папаша… Мать Полины потом расскажет, что на какой- то короткий период ей даже показалось, что все у них получится, все нормализуется. Что они смогут быть семьей… Сказки не вышло.

С отчимом они не стали друзьями, как ни надеялась на это Людмила. Полина показала свой характер сразу, стоило ей только пересечь порог дома. Просто прошла мимо, не ответив на приветствие Дмитрия. Отвернулась, чмокнула мать в щеку и сбежала к себе с колотящимся сердцем.

Дмитрий тоже прилично изменился за эти годы. Полина сразу заметила это по костюму, в котором он вернулся с работы, портфелю в его руке и слегка выпирающему животу. А ещё увидела новую иномарку, на которой он прикатил. Отчим заматерел, открыл свой бизнес. Естественно, в этом ему помогла мать. И Полину это задевало, причиняло боль. Потому что они здесь жили в своё удовольствие, а она там в интернате, как безотцовщина. Сирота. Ненужная. Выброшенная. Недостойная счастья. По сути её воспитывали чужие люди в то время, пока мать нянчилась со своим мужиком.

За ужином, как назвала его Людмила – семейным, Полина старалась на них не смотреть. Она, дурочка, ведь даже ждала возвращения домой, но теперь не чувствовала ничего, кроме смущения и обиды. На них. Пустоты. Так бывает. Она накрывает тебя обухом осознания. Безвозвратно. И теперь Поле было понятно- нет. Не будет у нее семьи. Никогда не было и не будет.

– Ну, рассказывай. Как дела? Что там по учёбе? Как с поступлением?– обратился к ней Дмитрий, и Полина глубоко вдохнула, наполняя лёгкие кислородом. Говорить с ним не хотелось. Как и вообще открывать взгляд от тарелки. Возмущало, что он вообще с ней говорит, словно они родственники.

– Ты слышала вопрос? – вмешалась мать, напоминая Полине события шестилетней давности. Что, сейчас тоже ремень достанут? Смешно.

– Слышала, – огрызнулась на мать, и та даже отпрянула как-то. Не ожидала, видимо.

– Ну и? Отвечать-то собираешься, нет? – отчим бросил на неё требовательный взгляд.

– Дела