Книга Я никому не скажу - Нина Кинёва

было чем-то непереносимым, но сложилось, сплюсовалось и разозлило. Если бы не Катя, я бы ни за что на показ не пошел… А Водовозов, сволочь… Отклеился от своей Ирки и пришел меня доставать. Сказал, что присмотрелся к Кате. И не такая уж она мелкая и никуда не годная, как он думал. И он бы с ней тоже переспал… К тому же «все равно она тебя скоро бросит». Теперь я понимал, почему Водовоз так разговорился. Потому что вокруг толпа, недалеко охрана. Он чувствовал себя в безопасности. Думал, я выругаюсь в ответ и уйду. А я разбил ему нос… Почувствовал, что сделал глупость, сразу. Тут его родители, мой отец с матерью, Катя… Потом я выключился. Так со мной тоже бывало, если сильно разозлиться и резко скинуть это напряжение. В глазах становилось темно, тошнило и колотило. Сейчас я не мог вспомнить, был ли там мой отец и кто вообще мог это видеть. Отпускать начало уже в туалете, где я оказался с мамой и почему-то с Катей. А если бы там не было мамы?

Я все-таки стащил рубашку и пошел в ванную – умываться. Потом сел там на пол. Внутри все сжималось от ощущения какого-то окончательного и уже непоправимого одиночества. Никто не придет. Если я сейчас потеряю сознание, то могу умереть, и меня даже найдут не сразу. Я свернулся на полу, поджал коленки к подбородку и думал о маме. Мне очень хотелось, чтобы она сейчас сюда пришла. Не для того чтобы предлагать каких-то психиатров, а чтобы позвонить Кате и позвать ее. И убедить ее, что я на самом деле нормальный. Не сумасшедший, просто Водовоз вчера меня разозлил. Раньше же мама меня понимала, и на показе она сказала, что знает мой адрес… Она должна мне помочь вернуть Катю.

Потом в дверь позвонили. Пришла Катя. Сама. Без помощи мамы, и это было удивительно. «Привет» она сказала очень осторожно. А я порадовался, что снял рубашку со следами крови, как будто если Катя ее не увидит, то можно сделать вид, что ничего и не было. Но тут же понял, что радоваться нечему, вон как тихо она здоровается. И я начал извиняться. Все рассказывать, без подробностей, конечно. Но в целом, что Водовозов гадости говорил… Да что можно ожидать от сволочи, которая даже адрес в тайне удержать не в состоянии. А еще клялся, что никому ни слова.

Тут я немного отвлекся от извинений, тем более что Катя молча разулась и мы вместе прошли в комнату, и я опять переключился на Водовоза.

– Не жалею, что врезал ему вчера. В следующий раз увижу – вообще прибью.

– Андрей, – сказала Катя, – он тут ни при чем. Это я проболталась.

– Как это ты?

– Прости меня, пожалуйста. Я, когда первый раз приходила, когда тебя искала, случайно твоей маме сказала адрес. Не знала, что нельзя. Простишь?

– Да.

Я снова почувствовал, что очень устал. К тому же запутался, кто у кого сейчас просит прощения. И она мне уже сказала, что не сердится, или еще нет?

– У тебя завтра второй экзамен? – вдруг спросила Катя.

– Да. Будем готовиться?

Она кивнула.

Это было здорово. Раз предлагает готовиться, значит, простила, что я драться полез и что показ она не досмотрела… Обо всем остальном, особенно как я могу выглядеть со стороны, когда ничего не соображаю, я старался не думать.

– Давай сначала чаю попьем, я пирожков принесла, – сказала Катя. – Показ, кстати, не очень и интересный был, вначале мне нравилось, а потом я поняла, что модели не сильно отличаются, так что до конца можно было и недосматривать.

– Конечно, не сильно. Там же общая идея, поэтому и называется – коллекция.

Пока мы пили чай, я ей еще рассказал о нашем дизайнере. Так получилось, что я о нем знал много смешных историй.

Потом Катя взяла мой учебник и села на диван.

– Давай я тебе почитаю, самой интересно, что туту вас.

– В смысле – почитаешь? Как сказку, что ли?

Катя улыбнулась.

– Ну да, ты ложись, а я почитаю.

Улеглась рядом и правда начала читать. Впрочем, чему я удивлялся. Отличница, ей любые учебники в радость. Из-за одного чуть под машину не угодила… Вспомнил этот случай и понял, что засыпаю.

А проснулся оттого, что мне в шею дышали. Открыл глаза – Катя спала рядом, закинув на меня руку с учебником. И так мне стало хорошо, особенно если учесть мое опасение, что она не придет никогда больше… В общем, я себе поклялся: наизнанку вывернусь, а больше так себя не подставлю. Пусть хоть кто и хоть что говорит, буду сдерживаться. При Кате – никаких психов, никаких драк и ничего неадекватного… Она не заслуживает того, чтобы все это наблюдать. Она такая хорошая, самая лучшая. И при этом – моя…

Трояк на следующий день мне поставили явно из жалости, потому что я запутался в теме, но преподаватель знала меня с первого курса, поэтому, так и быть, нарисовала нужное.

До восемнадцатого числа мы сдали сессию – она на все пятерки, я на все тройки.

А восемнадцатого я понял, что сдержать свою клятву будет не так просто.

У Кати был последний экзамен, и я должен был ее встретить. Свой последний экзамен я сдал накануне. И в этот день поехал отдавать деньги за траву. Там мне предлагали взять еще, но я отказался. Оказалось, что продавать ее не так уж и просто: даже те, кого я знал как курящих, то не имели средств, то начинали торговаться, а один раз попытались у меня пакетик отобрать. Теперь я вернул деньги и уже ту траву, что у меня осталась, мог и продать подешевле, и потерять, и выбросить – хоть долгов не будет. К тому же я чувствовал, что, распространяя эту дрянь, поступаю неправильно. Наркотик, который почти не наркотик, – звучит так же глупо, как «быть немного беременным». Все равно понимаешь, что продаешь не леденцы.

И вот я приехал за Катей и увидел, как их группа толпится в вестибюле. И только выхватил взглядом Катю, как к ней подошел какой-то парень и поправил ей капюшон пуховика. Я уже шагнул к ним – и как на стену вдруг налетел. Этот жест с капюшоном был такой… почти интимный, чуть ли не равный поцелую. Я мгновенно понял, что сейчас подойду и врежу этому придурку. Молча и сильно. Но вспомнил: клятва, нельзя. Нельзя, но хотелось. Очень. А нельзя было