Книга Обычные люди - Евгения Овчинникова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— С ним все будет в порядке? — спросил Арчибальд.
— О да, — ответила врач. — Это ведь университет?
— Да.
— Думаю, студенты устроили вечеринку и кто-то принес кое-что запрещенное. Вы ведь учились в колледже, да? — Она подмигнула ему и улыбнулась, а потом захлопнула дверь.
— Что она сказала? — спросила жена Арчи.
— Она думает, что парень накачался наркотой.
— О да, я помню эти кампусные вечеринки.
Женщина подняла с тротуара одеяло, и они направились к дому, по дороге прихватив пакеты из Walmart.
* * *
Она не смогла ничего от него добиться. Лысый умник не отвечал ни да, ни нет. Он просил то убраться из его банка, то уточнить, в каком подразделении она служит. Удостоверение его не впечатлило — сразу понял, что фальшивка. Он не боялся ее и под конец стал раздражать своей самоуверенностью. На разговор ушло полчаса. Когда разрешение на обыск здания было получено, лысый сказал, что им нельзя заходить в хранилище и во много других мест, поскольку это противоречит безопасности банка. Он попросту отказался пускать их туда. Пока ребята осматривали верхние этажи, она применила все, чем хорошо владела: прессинг, запугивание, говорила мягко и намекала, что девчонки опасны.
— Они не опасны, — отрезал он.
Были потеряны полтора часа, пока не зазвонил ее телефон.
— Они морочили нам голову, — сказал Ник. — Я на крыше. Тут вертолетная площадка. Они улетели с кем-то.
— Поняла, — коротко ответила она и отключилась.
— У вас на крыше вертолетная площадка.
— Серьезно? — вскинул брови лысый.
Она изо всех сил ударила по столу, вскакивая. Лицо — искаженное злостью. Со стола упали несколько электронных устройств.
— Но-но, они стоят больших денег, — сказал лысый.
Она развернулась и молча вышла.
Все одновременно спустились к машинам. В ее «шевроле» одно сиденье было оборудовано компьютером и мощной станцией связи. На этом месте безвылазно сидел Лион. Он был связным и поисковиком, почти бессловесным — она ценила это качество.
— Запроси, с какими вертолетными площадками у Банка Четырех заключен договор. Возможно, какие-то находятся во владении.
Лион начал молча копать. Минут через пятнадцать стало известно, что у них есть пять собственных площадок.
— Куда же вы полетели? — задала она вопрос сама себе, потом обратилась к Лиону: — Пробей, какой за ними числится вертолет.
— Bell Agusta 609, — ответил через минуту Лион.
— Мощный. Могут улететь куда угодно. Запроси спутниковый трекинг.
— Придется ждать, как в последний раз.
Через час они получили информацию, что вертолет летит над Мексиканским заливом.
— Летят в Майами. Запрашивай вертолет.
Вертолет они ждали еще час. Когда поднимались в воздух, она заскрипела зубами — три часа было потеряно.
* * *
— Андрей Анатольевич, вы меня слышите? Пора приходить в себя.
Хранитель почувствовал, как его легко шлепают по щекам. Веки тяжелые, словно к каждому привязали по гире. Сначала он видел только пятна разного цвета, которые перемещались туда-сюда, потом различил перед собой лицо незнакомой женщины и дальше у кровати — Таню. Потом их снова размыло, и пятна потекли, заметались.
— Андрей Анатольевич, держитесь, не засыпайте, — раздался строгий голос врача.
Он послушно открыл глаза. Врач на пальцах показала ему козу.
— Сколько пальцев?
— Два, — ответил он, и ему показалось, что он только выпустил губами воздух. Язык не слушался, губы онемели. Но врач и дочь услышали его.
— Вот и прекрасно, — обрадовалась врач. — Попрошу сестру поставить вам капельницу. Посидите с ним, не давайте ему засыпать, — попросила она Таню.
Врач бесшумно вышла из палаты, а Таня поставила стул у изголовья и села.
Андрей Анатольевич невероятным усилием смог сфокусировать зрение и заставил себя увидеть спинку кровати и собственные ноги, торчащие из-под больничной простыни. Постепенно четкость зрения вернулась, и он понял, что его плохое состояние, как перед обмороком, никуда не исчезло. По-прежнему перехватывало дыхание, тошнило и перед глазами расцветали черные пятна.
«С каждым разом все хуже», — с горечью подумал он.
Вернуть бы время, когда все было хорошо. Спокойно. Никаких болезней и обмороков, капельниц и больничных кроватей. Вернуть жену. Знать бы заранее, в какую историю влипнет Таня из-за мужа, и отменить все плохое. Нажать на красную кнопку и покончить со всем этим. Таня почувствовала изменение его настроения, сжала его запястье, и он с трудом повернул к ней голову. Впервые в жизни захотелось сказать: ему очень жаль, что все так вышло, он хотел бы прожить жизнь заново. Но вместо слов вырвался лишь хрип и неразборчивый полушепот-полувыдох. Таня сочувственно улыбнулась и похлопала его по руке. У ее глаз собрались морщинки, которых он раньше не замечал. Или слишком редко смотрел на нее?
В палату вошла бодрая медсестра, везя капельницу на колесиках. Она подкатила ее к изголовью кровати, поздоровалась и склонилась над правой рукой Андрея Анатольевича. Повязала жгут, попросила «поработать кулаком». Он попытался, но кулак безвольно расправился при первой же попытке его сжать.
— Ну ничего, сама разберусь, — деловито заверила его медсестра и принялась постукивать сложенными пальцами по вене.
Когда результат постукивания удовлетворил ее, она ввела иглу с катетером и закрепила ее со всех сторон.
— Иголка гибкая, — сказала медсестра. — Можете сгибать руку, ходить в туалет. Хоть танцевать. Будете танцевать?
— Хр-р-р-м-м, — прохрипел он.
Она повернула колесико и, настроив так, чтобы капли падали раз в две секунды, вышла, звонко стуча подошвами шлепанцев.
— Надеюсь, теперь прекратишь свои поиски? — спросила Таня, поправляя одеяло. — Пожалуйста, не сбегай, пока не выпишут. Без своих безумных игр, иначе… попрошу их поставить обычную иголку. — Она раздражалась, заводилась сама, необязательно было отвечать. — Врач говорит, что это на неделю, не меньше. Дальше посмотрят по состоянию.
Андрей Анатольевич согласно промычал. Таня взглянула на часы на своем телефоне:
— Мне пора. Девочек забирать.
Он не пытался ответить в этот раз, кивнул.
Дочь вышла из палаты не попрощавшись, не сказала больше ни слов сочувствия, ни одобрения. Хмурая, уставшая от его поисков и от череды навалившихся на них проблем. Андрей Анатольевич снова чуть не расплакался от жалости к ней и от собственной беспомощности.
Однако, когда она ушла, плохое настроение потихоньку покинуло его, сменившись, по обыкновению, деятельным.