Книга Боевой 1918 год - Владислав Конюшевский

– Очень рад, товарищ Лапин, что вы вернулись.

Ну, показывайте…

По мере приближения он вглядывался в мою физиономию, улыбка вяла, а на лице все больше и больше появлялось выражение ошарашенности. Да и я с каждой секундой начинал понимать, что этот человек мне знаком. «Седой»! Сильно помолодевший. Похудевший. С темно-русой шевелюрой и стальным взглядом серых глаз. Но это именно тот человек, с которым я под землей сидел. И он не остался в «ванне»! Не перенесся к динозаврам! Вот он – передо мной!

Жилин же опять нацепил улыбку и, ухватив ладонь Михалыча, бодро выдал:

– Очень… Да, очень неожиданно! Ну, товарищ Лапин, это действительно сюрприз!

При этом, чуть повернувшись ко мне, сделал «страшные» глаза. Я слегка кивнул. Понятно, не дурак. Иван свою легенду вскрывать не хочет. Значит, при посторонних молчим. Комиссар тонкости момента не всосал и радостно сказал:

– Вот, товарищ Чур! Я про него вам телеграфировал!

Иван, все так же улыбаясь, ответил:

– Я понял. Очень вам благодарен, что вы его сюда привели. И да – мне действительно знаком этот человек. Сколько времени не виделись… Э-э-э, Кузьма Михайлович, может, вы нас наедине оставите? Все-таки такая встреча!

Михалыч понятливо кивнул и, пихнув меня в бок, радостно поинтересовался:

– Ну а ты-то как? Вспомнил?

Неуверенно улыбаясь, я покачал ладонью, намекая, что и рад бы вспомнить, но пока что-то не очень получается.

– Ничего! Теперь все нормально будет! Если знакомого встретил, то глядишь, и память вернется!

После чего, распрощавшись, удалился. А мы с Иваном принялись разглядывать друг друга. Первым не выдержал Жилин:

– Да-а… Ты сильно изменился. Прямо не узнать.

– Да и ты бодрячком. Только я не понял, почему мне Кузьма говорил, что тебя с четырнадцатого знает? Ты в какой год попал?

Собеседник усмехнулся:

– Знает он меня с пятнадцатого. А попал я в начало двенадцатого. Но давай сделаем так – сначала ты свою эпопею расскажешь. Насколько я понял, ты совсем недавно сюда провалился. Поэтому и рассказ короче будет. А я пока буду прикидывать, как снивелировать несуразности, которые ты, возможно, успел наворотить. Лапин говорил, что ты из контрразведки сбежал? Там о своем иновременном происхождении рассказывал?

– Я тогда вообще не говорящий был. Мог лишь мычать. Поэтому получил на орехи и был сунут в камеру.

Иван поразился:

– Так тебя что – в первый же день сцапали?

– Ха! В первую же минуту! Ладно, слушай…

И я принялся рассказывать свою эпопею. Жилин слушал, кивал, удивленно крутил головой, а когда рассказ закончился, подытожил:

– Ты прямо Рэмбо. Но все сложилось очень хорошо! Можно даже сказать – замечательно! Нигде не прокололся. А история про бабку-экстрасенса и потерю памяти полностью снимает все вопросы! Сейчас и не такое прокатывает. Я же тебе такую «легенду» сделаю – пальчики оближешь!

Побарабанив пальцами по столу, я ненавязчиво поинтересовался:

– И зачем мне это надо? Ты, «товарищ из ЦК», эту легенду для себя в первую очередь делать будешь. Мне и беспамятным не очень дуло. – И, постепенно закипая, повысил голос: – Гляжу, за это время высоко взлетел. Только вот непонятно, почему тогда вокруг весь этот бардак творится?

Жилин заледенел взглядом:

– «Бардак», это ты про революцию, или?..

– Именно что «или»! С тобой или без тебя, революция бы произошла. А вот что стало твориться после нее? Ты же вроде в школе учился и должен быть помнить, что было потом! Ведь ничего не поменялось, хренов ты попаданец!

Иван после моего наезда даже как-то оттаял и безразлично пояснил:

– Ты про то, почему не предотвратил гражданскую? Вот как сказать… Готовился. Нужных людей подбирал. Встречи проводил. А потом, когда собрался запускать весь механизм в действие, меня почти убили. Двумя пулями в грудь и одной в голову.

Демонстративно оглядев собеседника, я недоверчиво сказал:

– На вид очень даже живой.

Жилин вздохнул:

– А теперь ты меня слушай.

Начал он с того, что я в своем рассказе упустил. То есть с ванн. Он там слышал голос. Также вначале ничего не понимал. Потом врубился. Также беседовал с Сатихаарли.

Тут он прервался и уточнил, было ли у меня такое? Я кивнул, и собеседник продолжил. В него так же началась загрузка исправлений. Только голос постоянно причитал, что приоритет отдан первому объекту. Тут я навострил уши, так как мне про первый объект ничего не говорилось. Наоборот, все улучшения заливались нескончаемым потоком. Иногда Сатихаарли лишь сожалела, что что-то приходится синтезировать на месте и из-за этого изменения будут растянуты по времени. Но на вопрос Ивана соврал, что, дескать, и у меня та же история была. Даже выразил предположение, что первый объектом была самая крайняя, пустая ванна. И она работала вхолостую, в ущерб нам.

Почему соврал? Да потому что жизнь приучила – если умеешь считать до десяти, то остановись на семи. Лишним не будет. А про себя прикинул, похоже, мне был отдан приоритет лишь потому, что я в эту ванну раньше завалился. И уже сквозь сон слышал, как седой еще не лег и шебуршался снаружи.

Собеседник тем временем говорил о полосах загрузки. В отличие от меня, у него всего несколько полос загрузились полностью. А все остальные не радовали глаз разной степенью пустоты. Ну а потом вспышка – и он, голый как пупс, стоит на проселочной дороге возле какой-то деревни.

После была полиция (с жалобой на потерю памяти). Там к пожилому человеку отнеслись вполне благожелательно и передали в больницу. Из больницы пришлось бежать, так как неконтролируемое омоложение пациента могло ввести доктора в ступор. В больнице же из канцелярии получилось умыкнуть документы какого-то крестьянского мужика. Уже имея сформировавшуюся цель, пошел подсобным рабочим на завод. В этот момент Иван отвлекся:

– Ты не представляешь, какой это ужас! Рабочий день двенадцать-четырнадцать часов. Упахиваешься, словно лошадь! У меня еще хоть регенерация повышенная, а остальные… – он только махнул рукой. – Платят копейки. Вот только чтобы ноги не протянуть. Чахотка в порядке вещей.

Я удивился:

– А ты что, про это не знал?

– Знал. Но одно дело знать, а совсем другое в это самому окунуться.

– Угу. Именно после этого ты и воспылал пролетарской ненавистью к буржуям?

Жилин на подколку не повелся:

– Нет. Я же на завод с определенной целью устроился. Чтобы выйти на ячейку социалистов да в стачке какой-нибудь засветиться.

– Получилось?

– Еще как!

Судя по дальнейшему рассказу, получилось действительно удачно. Три привода в полицию. Беседы с жандармами. Два месяца тюрьмы. Выход на свободу. Во время очередной стачки драка с казаками и полицией. Арест. Суд, и как итог – вожделенная ссылка. Вот там наш человек и развернулся вовсю, заведя более интересные, чем в «крытке», знакомства. То есть встал на путь профессионального революционера. Потом побег из ссылки. Участие в эксах. Подпольная работа. С каждым шагом поднимаясь все выше и выше. А летом четырнадцатого знакомство с Ильичом. Тот только вышел из австрийской тюрьмы и, быстренько перебравшись в Швейцарию, на собрании большевиков-эмигрантов заявил, что перестал быть социал-демократом и стал коммунистом. Вот здесь его Жилин и подловил.