Книга Ларисса. Призраки прошлого - Сергей Пономаренко

— Потом поблагодаришь. Как только что-нибудь узнаю, сразу сообщу. Ты будешь в Киеве?

— Еду к маме, она серьезно больна. В любом случае ты меня всегда найдешь по мобильному телефону. Я тебе пришлю номер своего второго мобильного.

Долго собираться Григорию не потребовалось — чемодан он и не распаковывал. Подхватив его, он покинул квартиру и спустился в подземный паркинг, где его ожидала светло-серая «инсигния». Презенты для мамы он решил купить по дороге в супермаркете.

Сев в автомобиль, Григорий выехал из паркинга. Обычно он ездил в Смелу через Переяслав, Золотоношу и Черкассы. Этот путь был более длинным, чем если ехать через Обухов и Городище. Увеличение километража компенсировалось красочными пейзажами и лучшим дорожным покрытием. Но имелась проблема — переезд через Черкасскую дамбу, в дневное время очень загруженную грузовым транспортом. Долгой «тянучки» там не избежать. Другое дело ночью, когда трасса свободная, а огни с другого берега водохранилища создают чарующее зрелище. Всегда при переезде через дамбу у Григория почему-то возникала ассоциация с Лос-Анджелесом, в котором ему когда-то довелось побывать.

Выехав днем, он поехал в Смелу более коротким маршрутом. Проехав часть Обуховской трассы «с ветерком», он был вынужден скорость сбросить: пошли населенные пункты. Как обычно, нервировал переезд через село Зеленьки, растянувшееся на десять километров, любимое место дорожной полиции для контроля скорости. До Шполы состояние покрытия дороги было неплохим, но за ней и на подъезде к Городищу ухудшилось. Местами дорога выглядела, как после бомбежки, и такой она была до Балаклеи, села перед самой Смелой. Объезжая рытвины, Григорий мысленно клял дорожников, каждый год ремонтировавших эту дорогу, от этого лучше не становившуюся.

Смела встретила его угрюмо, при виде серых домов на душе стало безнадежно тоскливо. Захотелось тотчас развернуться и уехать отсюда прочь. Лишь мама связывала его с этим городом, друзья детства давно разъехались кто куда. Да и особенно теплых воспоминаний о прожитых здесь годах у него не сохранилось. Единственное, о чем он вспоминал с ностальгией, — о школьном театре. Не студии, а именно театре. Его организовал преподаватель физики Владлен Николаевич, фанат театрального искусства, сумевший заразить своей страстью учеников. Поначалу ставили небольшие спектакли в крохотном школьном актовом зале, но самодеятельная театральная труппа неуклонно росла, как и мастерство артистов. Вскоре их спектакли ставили на сцене заводского Дома культуры. Это был настоящий дворец искусств с залом на триста мест и большой сценой. Здесь все было по-настоящему — репетиции, спектакли, поворотная сцена, занавес, декорации, настоящие зрители и аплодисменты.

Было удивительно, что театром увлекся не гуманитарий, а учитель физики. На подобные ехидные вопросы Владлен Николаевич отвечал: «В споре физиков и лириков обе стороны правы». Владлен Николаевич обладал импозантной внешностью: крупный, с гривой волос, всегда чисто выбритый, с утонченными манерами, со звучным, хорошо поставленным голосом, он выглядел как артист. Даже его уроки были больше похожи на представление. Голос его то гремел набатом, вещая о законах гидравлики, то понижался до завораживающего шепота, когда речь шла о свойствах электромагнитного поля, словно он представлял в лицах шекспировскую трагедию. Из-за подобной формы изложения порой терялся смысл сказанного, но учащиеся любили его уроки. Пока не произошел трагический случай с Ларой, поставивший крест на школьном театре и отправивший Владлена Николаевича в тюрьму.

Из увлечения Григория школьным театром родилась его мечта стать артистом. И не у него одного. Практически все участники школьной театральной труппы после окончания школы решили поступать в столичный театральный институт. Не всем повезло, однако в институте все же сложилась «земляческая» группа. Вместе учились, дружили. После окончания института их дороги разошлись, встречи стали происходить все реже, затем и вовсе прекратились.

Въехав в Смелу со стороны улицы Вишневецкого, Григорий миновал ресторан «Ривьера», поехал по улице Незалежности и вскоре свернул на улицу Ивана Федорова. С обеих сторон улицы громоздилось хитросплетение домов, в большинстве пятиэтажных, из красного кирпича. Миновав кладбище «Орел» (его всегда поражало столь странное название кладбища, где был похоронен его отец), он выехал на Соборную улицу. На пересечении с улицей Ржевского он поневоле усмехнулся. В школе ребят, которые жили на этой улице, называли «гусарами» или «ржевскими», а живших на улице Матросова — «матроскиными». А вот и их дом, притаившийся на «пятачке» частного сектора, в безымянном переулочке. Подъезжая к родительскому дому, Григорий ощутил приятное волнение.

Возраст родительского деревянного дома был почтенный — около ста лет. Отец Григория обложил его кирпичом и оштукатурил, пока был жив, заботился о его внешнем виде. Подъехав к дому, Григорий не стал глушить двигатель. Выйдя из автомобиля, он открыл слегка покосившиеся ворота и въехал во дворик. Места тут было ровно столько, чтобы разместился один автомобиль.

Когда-то этот дом родители отца Григория отписали в завещании двум сыновьям. Отец Григория разделил его с братом, который тут жил с семьей, на две отдельные части, с отдельными входами. Раздел прошел немирно, брат затаил обиду и через несколько лет, не предупреждая, продал свою часть, переехал в Черкассы. Отец Григория расширил свою часть дома за счет двухэтажной пристройки, из-за чего у них остался клочок земли для заезда одного автомобиля, для двух старых яблонь и огородика в одну сотку.

Поднявшись на крыльцо, Григорий взялся за ручку входной двери, которая легко поддалась. Он осуждающе покачал головой: «Сколько случаев грабежей, а мама живет одна!»

Маму он застал в гостиной. Одетая, она прилегла на диван. Увидев вошедшего Григория, она вначале испуганно вскрикнула, а затем радостно заулыбалась и, покряхтывая, поднялась.

— Гриша, ты? Еще вчера с тобой говорила, и ты был за границей!

— Узнал, что ты болеешь, вот и приехал.

— Ой! У тебя были свои планы, а из-за меня ты их поменял. Не надо было этого делать, сынок. Я в том возрасте, когда постоянно что-то болит. — Мама виновато пожала плечами и с гордостью добавила: — Это ж надо, из-за меня все бросил и приехал!

Григорию стало стыдно, если бы не проблемы с полицией, он вряд ли так быстро появился бы у больной матери.

— Я на стол накрою, ты с дороги, наверное, проголодался. Борщ нагрею, он свежий, сегодня варила. Пока будешь кушать, я в магазин схожу. Извини, не ждала тебя, не приготовилась.

— Никуда не надо ходить, я привез достаточно продуктов. Лучше расскажи, что с тобой? Ты была у врача, как я просил?

— Еще не была. Давление высокое, голова часто болит. Ночами тяжело дышать, как бы задыхаюсь. Кошмары страшные душат, то тону, то в глубокую яму падаю, не могу выбраться, и не хватает воздуха для дыхания. Отец недавно твой приснился, звал к себе…

— Давно ты у врача была?

— Не помню. Может, года три-четыре назад. Еще до того, как стали говорить про эту медицинскую реформу.