Книга Отец моей малышки... за кафедрой! - Лючия фон Беренготт

– Что это? – непонимающе я кручу в руках выуженную из пакета пробирку с ватной палочкой внутри.

– Тест на отцовство, – господин ректор смотрит на меня холодно и неумолимо. – Сделаешь его завтра Маше. В моем присутствии.

Я ахаю и чуть не выпускаю это из рук. И тут же сощуриваюсь.

– Ты ведь говорил, что тебе неважно твоя Маша или нет!

– Конечно, неважно. Но если мое отцовство даст мне больше преимуществ, я должен это использовать. Раз уж по-другому у нас с тобой не получается.

Я сникаю, падаю на стул перед его столом.

– Ну, допустим, докажется, что она твоя. И что дальше? Каким образом ты собрался поломать нашу с ней жизнь?

– О, самым наилучшим образом, любовь моя! Поверь, тебе понравится.

Его рот растягивается в довольной улыбке, и на мгновение он превращается в настолько сногсшибательного красавца, что все его прегрешения уходят на второй план. На только лишь на мгновение – до того, как он снова становится эгоистичным, самовлюбленным подлецом.

– Во-первых… – говорит он, загибая пальцы, – ты не станешь никуда переводиться, а Маша так и будет ходить в детский сад на кампусе, пока не созреет до того, чтобы я рассказал ей правду. Во-вторых, после учебы ты станешь моей личной ассистенткой – будешь заправлять всеми моими делами, ходить со мной на банкеты и мероприятия и все в таком духе. Когда я официально сделаю тебе предложение, ты будешь делать все тоже самое, только уже в роли моей невесты. В-третьих… уже сегодня вечером ты пошлешь куда подальше своего убогого женишка. Причем так, чтобы я слышал и оценил. Это на сегодня твоя программа минимум, позже я додумаю дальнейший ход событий. Все поняла?

Совершенно деморализованная, я всхлипываю.

– Почему ты так со мной? Что я тебе сделала? Чем заслужила такое обращение?

Он медленно поднимает на меня голову, в полутьме игра теней делает его похожим на зловещего, пусть и немного киношного Мефистофеля.

– Зачем, ты спрашиваешь? – он поднимается и перемещается по комнате, ближе ко мне. Садится рядом – так близко, что я невольно шарахаюсь в угол дивана. Зорин издает нетерпеливый, недовольный звук и дергает меня за талию к себе, ближе. Склоняется и продолжает говорить мне в ухо и в шею, посылая вниз по позвоночнику полчища мурашек.

– Затем, зайка моя, что я терпеть не могу, когда мной играют. Как ты играла, к примеру, сейчас, строя из себя невинную козочку… И как играла раньше, пытаясь убедить меня в том, что у нас всё хорошо и будет только лучше, а сама в это время готовила побег в Лондон с моим ребенком и твоим будущим женихом…

Я слегка мотаю головой, пытаясь осознать только что услышанное.

– Что? С каким женихом? В какой Лондон? Я ездила помочь Андрею закончить дела…

– Хватит, – обрывает он меня резким, холодным голосом. – Я еще понимаю, ты бы продолжала нести эту чушь, если бы я не сказал тебе, что задействовал детектива! Но ведь я сказал! Неужели ты не знаешь, что в наше время подобная слежка включает в себя электронные дивайсы и аккаунты в сети?

Он снова атакует мою шею поцелуями, и я теряю нить его объяснений. Причем тут электронные дивайсы? Какие аккаунты? Мозг отказывает работать, когда эти губы так близко от груди… Как же я буду его ассистенткой? – отвлеченно думаю. Я же сдамся на второй день, несмотря на всю мою к нему ненависть…

Стискивая зубы, снова отталкиваю его от себя.

– Подожди… О чем ты? Я… не понимаю…

Он тяжело, судорожно вздыхает и поднимается.

– Все же продолжаешь… Хочешь, чтобы я разложил перед тобой все карты? Хорошо, разложу.

Он снова уходит и не успеваю я очухаться, возвращается с моей сумкой и бросает ее на диван перед собой.

– С этим ты собиралась идти помогать своему Андрею закрывать дела?

Я недоумевающе притягиваю сумку к себе, копаюсь в ней, выуживаю Масюнины шмотки. И начинаю понимать.

– И поэтому ты решил, что я ехала в аэропорт? А билеты? А паспорта? Кто бы меня в самолет пустил?

Он прищуривается.

– Я не вполне понимаю, зачем ты продолжаешь играть… Но допущу, что не в курсе, что твою электронную почту можно легко проверить. Особенно учитывая, что ты использовала университетскую. А может… стоп! – он откидывает голову и смеется. – Ты просто думала, что я идиот, которого легко обвести вокруг пальца, да? Думала, если закажешь билеты по электронной почте, а за паспортами попросишь заехать своего Андрея – я об этом не узнаю?

Он еще не договорил, а я уже бегу обратно наверх, в «свою» комнату, искать свою университетскую сумку... Потому что если кто-то отправил на мою почту билеты, купленные на мое имя, если кто-то хакнул меня – я знаю, кто это! Я знаю, кто звонил моей маме якобы из детского садика, и должна немедленно выбросить из своей сумки то, что я по глупости приняла от нее и оставила с Масюней в комнате – рядом с ее кроваткой! Потому что это может быть все, что угодно, вплоть до какой-нибудь бомбы или отравы…

Забегаю в спальню, бросаюсь к оставленной на кресле сумке, роюсь в ней…

– Это ищешь? – слышу тихий вопрос и успеваю поразиться, как он вспомнил, что Маша спит и нельзя шуметь.

Резко оборачиваюсь, уставляясь на Сашу, который стоит в дверях и держит в руках конверт. Тот самый конверт.

– Что ж… – он машет мне рукой, зовя в другую комнату. – Идем. Думаю, самое время открыть его и прочитать, что же ты написала мне на прощанье, моя Дикая Лилия.

***

«…Я знаю, что делаю тебе больно, но… жить во лжи, даже если это удобно и комфортно, я не смогу. И нет, я никогда не любила тебя. Я лгала тебе, потому что встречаться с тобой было круто и престижно. Даже тогда, в Нью-Йорке. Прощай, Алекс».

Закончив читать вслух эту писанину, написанную подделанным под мой почерком – причем, искусно – явно поработал мастер-графолог – Зорин откидывается на спинку кресла и закрывает глаза. Несколько минут мы молчим, во время которых я обдумываю, как бы сразить его правдой так, чтобы хотя бы начал меня слушать.

– Знаешь, я не буду кривить душой… Мне действительно больно, – он вдруг открывает глаза, продолжая говорить в потолок.

– Саш, я… Слушай, да тут целый заговор… – пытаюсь начать я и даже усмехаюсь, чтобы разрядить обстановку. Но он останавливает меня, поднимая руку и слегка морщась, словно ему неприятен сам звук моего голоса. И все так же смотрит вверх.

– И все же я не отступлюсь, – наконец произносит после минутного раздумья. – Пусть ты не любишь меня, но я-то тебя люблю. Обычно мужской любви достаточно для счастливой семейной жизни… Но раз дело так плохо, думаю, мне надо слегка изменить концепцию наших будущих отношений.

Он поднимает голову и награждает меня таким взглядом, что у меня все тело моментально покрывается гусиной кожей.

– Думаю для «стерпится-слюбится» недостаточно ежедневных, полу-деловых встреч на кампусе и совместных обедов в ресторанах.