Книга Отойти в сторону и посмотреть - Татьяна Соломатина

– Постараюсь.

– Может, тогда попробуешь более конструктивное начало?

Если бы он не смотрел, как бы это сказать… бережно?.. Да. Наверное, так. Не улыбался и не был бы спокоен, как пустыня на закате, я бы умерла. Потеряла бы место. А все бы потом решили, что просто умерла, без всякой причины. Глупые люди.

– Ладно… Только я прошу тебя, представь хотя бы на полчаса, что волшебные силы напрочь лишили меня чувства юмора, воображения и всего прочего, чем человек априори вызывает подозрения у других людей.

– Зная тебя много лет – задачка не из лёгких!

– Я действительно очень тебя прошу. Если ты, конечно, хочешь знать меня ЕЩЁ много-много лет! – кажется, голос у меня срывается.

– Всё-всё. Не волнуйся. Тебе не нужно уговаривать меня тебе верить. Сам факт твоего невообразимого побега – лучшее подтверждение всему тому, что я услышу. Рассказывай.

– Значит, так. Конструктивно так конструктивно… – я достала из сумки половинки шаров, два «свитка» и положила на стол. – Вот. Эти штуки попали ко мне весьма странным образом… И в такой момент… Господи, как же это сказать?!. В общем… два дня назад я… умерла. Утонула… Но при этом как бы воскресла. Правда, тогда всё выглядело иначе… И благодарить, как я думаю, нужно не духов и богов, а непонятные свойства времени и способность как минимум одного из этих бывших шаров использовать эти свойства. И ещё… себя. Но не ту себя, что сейчас разговаривает с тобой, а ту, что всё это предвидела, подготовила и… Но неважно сейчас. Короче, воскреснув, я обнаружила у себя под носом эту кибернетическую матрёшку с письмами себе от себя! Вроде как из будущего… Фуф! Если коротко, то это всё. Чтобы понять – ты сам должен прочитать. Ты всегда говорил: «Изложи факты, а с остальным следователь сам разберётся»… Только давай ты сядешь за стол, а я прилягу на кушетку. Повернусь спиной, и как будто меня нет, ладно? А то, знаешь, это всё… Не страшно. Нет. Просто настолько необычно, что вроде бы даже и страшно. Но это не обычный страх. Это как во сне… Но другого сна нет. И яви нет. Так что сравнить не с чем. Это сон, который, получается, создала я сама, и он размером со вселенную. А что можно сделать со вселенной? Она же, блин, бесконечна! Можно, конечно, попробовать вывернуть наизнанку… Но это трудно – выворачивать наизнанку что-то, к чему не знаешь даже с какой стороны подступиться. Потому что это можно сделать, только вывернув наизнанку собственное сердце. А я ещё не совсем привыкла начинать жизнь каждую секунду сначала. Но я привыкну. Обещаю. Ты же знаешь – я быстро учусь. И тогда мы вместе будем читать и говорить об этом… И смеяться, и плакать. И возможно даже через те самые двадцать лет мы узнаем, почему и как, и может быть даже наконец отправимся в путешествие в ту прекрасную Голубую Долину… Всё это – возможно. Я вижу! Потому что… Потому что нет конструктивного и неконструктивного. Всё конструктивно!.. Не хочу даже вдумываться в смысл этого слова! Это ужасно!.. Стоит только на секунду задуматься, что я могла пройти мимо. Молча пройти мимо, осознавая, но не понимая. Не принимая и не являя себе и миру то, о чём следовало бы кричать прямо в Млечный Путь! Пройти и так никогда и не сказать тебе, что

люблю

…Спать на кушетке – это, я вам доложу, то ещё удовольствие.

Но это когда спишь. Или пытаешься заснуть.

Я же хочу совсем другого. Исчезнуть, раствориться. Без мыслей, без сознания. Выключиться. Чтобы потом включили, а уже всё позади. Меня поят горячим молоком с овсяным печеньем. Мною гордятся и всё знают. Не так, как им могло бы показаться, а по-настоящему – так, как знаю теперь я сама. И Макс держит меня за руки. И я знаю – так будет всегда. И огромный орёл несёт нас над Голубой Долиной…

Боже, как я хочу выключиться! Но сорок минут, сорок минут… Успеет ли прочитать, понять, осмыслить… Принять решение?

Я чувствую себя царицей Персии – и последней трактирной шлюхой. Мерлином, зачарованным мудростью богов, – и неофитом, возводящим чтение молитвослова в ранг катарсиса. Я обнимаю весь мир – и таюсь незримой пылинкой на просторах Казахских степей… Я так хочу потеряться и найтись. Я так хочу этого, что… у меня получается!

… – Вставай, соня, – чья-то тяжёлая тёплая рука лежит на моём лице, и большой палец гладит переносицу. Я открываю глаза, сажусь, и мои ладони тут же оказываются в руках Макса. Он сидит на краю кушетки. – Выспалась, путешественница?

– А молоко… тёплое молоко?

– На столе.

– Правда?

– Клянусь всеми тайнами Царицы Савской!

– Сколько времени?

– Достаточно.

– Ты позвонил?.. Прочитал?.. Ты…

– Тише, тише. Всё в порядке, Принцесса. Так или иначе, но всё в порядке, – он подаёт мне чашку тёплого молока со стола.

– Вставай. Приводи себя в порядок, я жду на кухне. Перекусим и всё обсудим, – он отпускает мою руку и поднимается. Но я чувствую, что на самом деле он не отпускает. То, что теперь существует между нашими руками, незримо тянется следом, когда он выходит из комнаты. Я почти что вижу это. И знаю, что эта связь крепче всего. Крепче наших тел, крепче сомнений и переживаний, крепче забытья вечности и её же бесконечной памяти. Это и есть сама память мира. Потому что вместе мы теперь то, что люди называют Богом. Как это могло произойти? Когда?.. Не знаю.

Видимо, так оно и было всегда. И мы знали это, но… не знали. Понимали, что знание – сила. Но не доверяли и не решались. Не действовали, а потому не ведали, что сила – это

покой

… – Скажи мне только одно. Когда шар «вернул тебе то время» – он вернул… твою смерть?

– Когда я не боюсь думать об этом, мне кажется, что да. Но когда пытаюсь охватить это «да», начинаю бояться…

– Расскажешь?

– Лучше напишу. Судя по всему, у меня есть к этому предрасположенность.

– Да уж…

Мы в гостиной. Я на диване. Макс на полу около моих ног. Я пью кофе с молоком и ем печенье, а он смотрит в окно. Рядом на полу – телефон. Трубка снята, лежит рядом, и из неё тихо льётся бесконечный ливень коротких гудков.

– Я, пожалуй, дал бы обет молчания лет… на пять, скажем, чтобы быть с тобой тогда… там.

– Мы здесь. Всё здесь. Нет никакого там… И тогда.

– Я понимаю… Понимаю, понимаю, понимаю… Но не больше. Чёрт!

– Я просто люблю тебя.

Так легко и спокойно вдруг становится говорить об этом. Такая жизнь теперь в этих простых на вид словах. Как взмах крыла огромной и доброй птицы. Как море. Как мягкая шёлковая леопардовая шкура ветра. Даже как скала, чьё время заключено в кристаллической решётке живого тела камня.

– Знаешь, девочка моя, когда я, глядя на тебя, мечтал, что ты могла бы быть моей дочерью… я не ошибался. Подожди, подожди. Дослушай! Но думал ли я, что у моей дочери должна быть мать? Нет. Никогда. Только сейчас понимаю, что никогда. Ты знаешь, то твоё первое начало, первый вопрос, помнишь? Как это ни парадоксально, он всё поставил на свои места – «принцесса» или Принцесса? Не дочь, не мать, не жена, не… А Суженая. Я же сам это когда-то написал! Значит, знал! Что за странный симбиоз мы представляем из себя?! Знаем, но развешиваем это неделимое чувство клочками на новогодних ёлках по чужим гостиным, ради блестящего эффекта. Понимаем это, но вместо простого прямого приятия – отдаёмся на откуп иллюзии пресловутой веры! Господи, неужели все млекопитающие такие же кретины, как мы?! Нет! Никогда не поверю, что киты или там дельфины могут устроить посреди океана собрание, где на повестке дня будет стоять вопрос, например, о «нравственном облике» Моби Дика! …Ты – Принцесса. Тебе всё простительно. Быть таким существом, как ты, – это дар. Но я-то! Кривляюсь душой, изображаю воинствующего эстета, где-то на дне нечестности пряча в неразличимых для толпы одеждах нерешительности правду.