Книга Где-то в мире есть солнце. Свидетельство о Холокосте - Майкл Грюнбаум
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— А спектакль — тоже тайна? — спросила мама. — Как и школа?
— Не знаю точно, — сказал я, устремляясь к двери. — Пока что мы просто репетируем.
— Не забудь! — прокричала мне вслед Мариэтта. — Туз может быть и старшей картой, и младшей.
— Миша, погоди, — позвала мама.
Я обернулся. Она протянула мне сложенное одеяло. Я узнал узор: то самое одеяло, под которым она и папа спали когда-то в Праге.
— Возьми с собой.
— Что?
— Возьми одеяло. Скоро зима.
— А как же мы? — встревожилась Мариэтта. — Это наше теплое одеяло.
— Грета сказала, что видела сегодня два фланелевых одеяла на чердаке. Заберем их себе.
— Но они вовсе не такие… — сказала Мариэтта.
— Я не могу его взять, — сказал я.
— Что значит — не можешь взять?
— Это будет нечестно, — пояснил я. — Больше ни у кого такого одеяла нет.
Мама сунула свернутое одеяло мне в руки.
— А у тебя есть, и это все, что меня интересует.
— Не могу, — повторил я, отпихивая ее подарок. — Нечестно. И Франта не разрешит.
— Франта! — Мама чуть ли не засмеялась. — Франта тебе не мама. Он не вправе ничего запрещать. Я пойду с тобой и сама с ним поговорю.
— Нет! — вскрикнул я, видимо, слишком резко: мама вздрогнула так, словно я ее ударил. — Извини! Только не надо, не ходи. Я спрошу у него, — торопливо пообещал я, хотя и знал, что не посмею обратиться с этим к Франте. — Ладно?
Мама прижала одеяло к груди, щеки ее раскраснелись. Я оглянулся на Мариэтту — она лишь головой покачала. Краем глаза я видел, как несколько женщин уставились на нас. Я шагнул к маме и обнял ее. Она тоже обняла меня, лицом я уткнулся в складки одеяла, и, честное слово, оно еще хранило запахи той старой квартиры в Голешовице.
Этот запах… Так бы и стоял не шевелясь, но я заставил себя поднять голову.
— Спасибо за пирожное, — сказал я маме и, прежде чем она ответила, выскочил за дверь. Хоть бы Франта не отругал за опоздание.
Я умывался после репетиции, когда в умывальную комнату зашел Франта. Мы оказались вдвоем, только я и он. Я оглянулся, но он почему-то уставился в пол. Потом нагнулся и поднял что-то — перышко. Повертел его между пальцами. Покачал головой.
— Мы еще месяц, наверное, будем их подбирать.
— Прости, — сказал я и побрел обратно в комнату, высматривая по пути пропущенные перья.
— Миша! — окликнул он меня, когда я уже почти дошел до двери.
— Да? — Я обернулся.
— Весело было? — спросил он.
— Что?
— Драться подушками.
Я не знал, как ответить и какого ответа он ждет. Посмотрел ему в глаза в надежде увидеть подсказку. Он меня испытывает?
— Ну да, в общем да.
— Да? — повторил он, и взгляд его смягчился.
— Ага! Это было здорово.
— А то нет! — уже с улыбкой сказал он.
Я ничего не ответил, просто смотрел на него, а он глядел в пол и думал… не знаю о чем.
— Здесь много всего здоровского, — заговорил я наконец. — Футбол, и даже репетиции. Не понимаю, зачем мама до последнего старалась сделать так, чтобы нас сюда не отправили.
Франта то ли усмехнулся, то ли вздохнул.
— Ты чего? — спросил я.
— Ничего… Нет, я рад, что ты находишь здесь для себя что-то здоровское. И пусть его будет побольше в этом паршивом месте.
— О чем ты говоришь? — не понял я.
— Ни о чем, Миша, — улыбнулся Франта. Но его глаза не улыбались. — Ни о чем. Забудь мои слова и ступай в постель. Уже поздно. Завтра новый день.
— Спокойной ночи, Франта.
— Спокойной ночи, Миша.
И вот я уже в постели и почти сразу же заснул, хоть подушка моя и стала вдвое тоньше, чем прошлой ночью.
Я был счастлив с утра, когда поднялось солнце и Франта сказал, что мы идем на тренировку. Но играл я просто кошмарно.
— Я мазила, — сказал я Иржи на обратном пути в корпус.
— Да не, ты чего, — возразил Иржи, но я видел: это просто из вежливости.
— Как же не мазила? С тех пор как я здесь, ни одного гола не забил.
— И что? — сказал Иржи. — Я тоже почти никогда не забиваю.
— Ты защитник. От защитника и не ждут голов. А я играю в нападении, значит…
— Ой! — спохватился Иржи. — Шляпу забыл.
Я постоял с минуту, пытаясь сообразить, почему же я теперь так плохо играю. Но, поскольку Иржи не возвращался, я тоже пошел назад, к бастиону. Иржи стоял там и о чем-то говорил с Франтой, а тот складывал лист бумаги, чтобы убрать его в карман. По их лицам я сразу понял, о чем, вернее, о ком они говорили, но притворился, будто ничего не заметил. Втроем мы снова пошли в сторону корпуса.
— Иржи, Миша! — сказал Франта, когда мы проходили мимо каких-то деревьев. — Будьте добры, наберите охапку прутьев.
— Сколько? — уточнил я.
— Охапку, — повторил он.
— Зачем? — удивился Иржи.
— Просто сделайте, что я прошу.
Мы выполнили его просьбу и набрали несколько десятков прутиков, по большей части кривоватых. Франта сел на скамейку, мы пристроились рядом с ним с прутьями в руках.
— Дай мне один прут, Иржи, — попросил Франта.
Он выбрал один из самых длинных и показал нам обоим.
— Что будет, если я попытаюсь сильно его согнуть?
— Сломается, — ответил я.
— Вот именно, — сказал Франта и переломил прут пополам. — Иржи, еще два.
Иржи передал ему два прутика покороче, и Франта снова показал их нам.
— Что на этот раз будет?
Мы переглянулись.
— То же самое? — полувопросительно протянул Иржи.
Франта легко сломал оба прутика.
— Миша, дай мне… дай мне одиннадцать штук.
Я отсчитал одиннадцать прутьев, один за другим.
Франта собрал их в пучок.
— А теперь?
Я пожал плечами.
— Как думаете, смогу я их сломать?
— Наверное, сможешь, — предположил Иржи.
Франта начал сгибать пучок, мышцы на его руках вздулись. Хотя ростом он невысок, руки у Франты очень сильные. И он действительно играл на воротах, как я и подумал при первой встрече. Я еще не видел его в игре, но все ребята говорят, что он отличный вратарь. Совершенно бесстрашный. Зимой слишком холодно, а вот наступит весна, и снова будет чемпионат взрослой лиги. У каждой рабочей группы — своя команда. Вроде бы команда учителей — к их числу относится и Франта — из лучших.
