Книга Ловите конский топот. Том 2. Кладоискатели - Василий Звягинцев

А так вроде все определилось окончательно.

Ушли они от Сильвии вдвоем и немедленно направились к Левашову. Олег еще не спал, и Лариса в отличие от Сильвии была одета по-домашнему, но комильфо[29].

— Слышь, Ларк, — по-свойски начал Шульгин, который в отличие от Новикова комплексов по поводу своих отношений с девушками не испытывал, — тут нам для префа срочно четвертый потребовался, так мы Олега возьмем?

Улыбку Ларисы нужно было видеть. Словами это трудно описать.

— И мизер, уже открытый, на столе лежит?

— Ну, не совсем чтобы так…

— Когда тебе потребуется дура на хара́ктерную роль, ты мне заранее скажешь… — Это Лариса намекнула на то, что Сашка некогда слегка подвизался на театральных подмостках. — Главное не забывай — восьмерка на руке без своего хода, да на длинной масти — страшная штука. Живым хоть обещаете к утру вернуть?

— Да ты о чем, мы вправду, — поддержал друга Новиков. А Левашов уже одевался.

— Когда-нибудь и отдохнуть же надо…

— Вы у меня отдохнете… Валите отсюда, пока я добрая. И без глупостей… — Последние слова были обращены непосредственно Олегу.

— Дорогая, нет хода — не вистую. С молоком матери…

— Нет, она у тебя классная баба, — от всей души сообщил Левашову Андрей, когда они сбежали вниз по лестнице. Возрастные изменения против воли очевидно начали себя проявлять. Веселость и радость жизни по самым незначительным поводам гораздо ярче вспыхивает в двадцать, чем в сорок. Мозги мозгами, а эндокринная система иногда поважнее бывает.

— И даже более чем… — охотно сообщил Олег. Ему «двадцатилетняя» Лариса, у которой как бы не было теперь всего последующего жизненного опыта, тоже нравилась.

В холле нижнего этажа отеля, «рецепшн», или «рецепция», где во времена большей человеческой мобильности, туристского бума и тому подобного должны были бы толпиться кандидаты в постояльцы у стойки портье (администратора по-нашему), чего-то требовать, заполнять «карточки гостя» и вообще вести себя слишком нервно (а вдруг мест не хватит?!), царила тишь, гладь и божья благодать. Проблема сейчас была у хозяев: найдется ли достаточное количество желающих отдать свои «фунты, франки и жемчуга стакан»?[30]

Потому под пальмами, фикусами и даже рододендронами стояли столики, официанты в белых сюртуках разносили напитки, любые, существующие внутри и в ближних окрестностях Европы. Господа (мужчины исключительно) то ли еще не хотящие подниматься в номера, то ли спустившиеся из них по какой-то надобности, кто в пальто, кто в смокингах, опрокидывали рюмки и стаканы, нещадно дымили всем, что позволяет преобразовывать «герба никотиниана» в радующий душу продукт. Вредный для здоровья, безусловно, но это отдельная тема.

— Мужики, — сообщил Левашов, причем по-русски, что совершенно никого из окружающих не заинтересовало. Тут говорили даже на урду. — Давайте присядем вон под той пальмочкой у окна, спросим три по сто, и вы мне все расскажете. Я и так понял, у вас получилось, но все же…

— Вообще мы хотели сообразить то же самое, но у Воронцова, — без выраженного давления, просто в виде информации, сказал Шульгин.

— Успеешь, — отмахнулся Олег. — Я на свободе, я гуляю. Денег у меня навалом. Могу за весь здешний кагал заплатить…

— Эй, брат, ты чего? С Лариской перебрал? С виду и не заметно было… — ощутил тревогу Новиков.

— С какого перепугу, Билли? — Это Левашов вспомнил старое, теперь вновь входящее в употребление прозвище Новикова. Он демонстративно вздернул обшлаг рубашки, показал друзьям зеленый экран гомеостата.

— Вопросы есть? Вопросов нет… — и тут же расстегнул браслет. Сунул бесценное для любого гуманоида устройство в карман. Словно старые тридцатирублевые часы марки «Победа».

— Убедились? Это первая. — Он широким жестом подозвал лакея, снял с подноса три стопки виски. — Рассказывайте. Вы куда более вздрюченные, чем я… А для Воронцова нужно будет выстроить более изящную концепцию. Или я чего-то до сих пор не понимаю?

Новиков внимательно посмотрел на обоих старых друзей.

А вот получилось, что бы кто ни говорил! Сидим мы здесь, на вид второкурсники, третьекурсники от силы. И все происходит, как придумано. Никого нам больше не нужно на этом свете. Помогающих или мешающих. Забыть, вычеркнуть из жизни и памяти минувшие двадцать лет. Совсем. Как их и не было.

Откроем мысленно тетрадку в синем ледериновом переплете. С одной стороны — запись лекции по истории КПСС, с другой, задней — черными чернилами китайской авторучки с золотой рыбкой (китайские вещи тогда — совсем не то что сейчас) написанные моей рукой отрывки все того же бесконечного романа.

…Оправив синий китель с золотыми нашивками на рукаве, он спросил девушку с мечтательными глазами, медленно пригубливавшую бокал шампанского за соседним столиком:

— Не позволите ли вы после этого мне пригласить вас на танго?

— А кто вы? С незнакомыми я не танцую…

— Капитан Немо, если вам угодно, а на самом деле — капитан цур зее[31]Вильгельм Пфеннигер…

— Такой молодой? Вы, наверное, подводник? — Эти слова выдавали в девушке большую информированность.

— Да. «Хог», «Абукир», «Кресси» и «Лексингтон» — моя работа…[32]

— Неужели? Я о вас читала. Конечно, первое же танго — ваше…

Девушка встала, и он убедился, сколь прекрасна ее фигура.

Само собой, со стилистикой не все тогда у него было гладко, но что вы хотите от двадцатилетнего парня эпохи дозревающего социализма? Да еще когда лектор бубнит, а соседи по столу играют в «балду», и на часы посматриваешь, скоро ли эта мутотень кончится. Тут и Марсель Пруст затруднился бы ваять свои шедевры.

Ладно, девушки пока нет, но все остальное — в порядке.

— Карт-бланш нами получен, — доложил Новиков Олегу и в общих чертах обрисовал сложившееся на текущий момент положение вещей.

— Теперь нам остается предоставить всем желающим заниматься делами по собственному усмотрению и не вмешиваться в наши. Что бы там отныне ни творилось в мире, мы получаем великолепную возможность «пожить на свои». Отвлекающие операции в большом мире естественным образом окажутся столь масштабными, что наша мышиная возня у подножия пирамиды никого не заинтересует.