Книга Театр отчаяния. Отчаянный театр - Евгений Гришковец

Но Алёна полюбила театр «Ложа». Она была редким театроведом, по-настоящему любившим театр всем сердцем. Она жила театром. Мне думается, она жила театром, которого в действительности не существовало. Но она могла видеть и находить своё даже в тех спектаклях, в которых никто не мог разглядеть ничего.

Она первая сказала, что постарается помочь и составит список театров, которые могли подойти для московского выступления моего театра.

Саша Вислов, когда я ему позвонил, сообщил, что с недавних пор работает заведующим литературной частью в Театре Российской армии, недавно переименованном из Театра Советской армии. Он выслушал мою просьбу насчёт помощи в поисках московского театра на два вечера для показа спектакля «Было тихо» очень серьёзно.

– Только на мой театр не рассчитывай, – сказал он серьёзнее, чем слушал. – Подумаем о другом.

– А почему? – спросил я.

– А потому что Театр армии – самый большой драматический театр в Европе и, сдаётся мне, в мире! Начинать в Москве лучше с чего-то поскромнее.

Я часто не мог уловить, шутит он или нет.

Саша был театроведом и критиком. Повстречались мы в Новокузнецке на семинаре для работников творческой самодеятельности. На него Саша прибыл как выступающий, а я – как слушатель. Он сам ко мне подошёл, сказал, что слышал о моём театре от некоторых театральных журналистов, видевших «Ложу». Мы подружились сразу.

Саша был высокий, худющий, сутулый и красивый, как индеец из отечественных фильмов про Дикий Запад. Длинные, чёрные его волосы, собранные в хвост, выглядели убедительнее и богаче, чем у единственного знакомого мне настоящего индейца из берлинского сквота.

Писал он о театре страстно и путано. Говорил ещё путаней и ещё более страстно. Его речь была слишком быстрой, а дикция невнятной. Но та страсть, с которой он говорил, вызывала жгучее желание его понять. Театр он любил самозабвенно, высказывался о нём бескомпромиссно. По всем вышеперечисленным причинам блестящая и лёгкая карьера ему не светила. Как он стал заведующим литературной частью, по сути, советником и творческим соратником главного режиссёра самого здоровенного театра страны, для меня загадка.

Он, как и Алёна, отнёсся к моей просьбе сочувственно. Пообещал, а главное – собрался помочь и принять участие в её реализации. Саша сразу заявил, что мне необходимо прибыть в Москву, чтобы на месте самому определиться с театром, в котором можно было бы осуществить мною задуманную маленькую столичную гастроль. Он сам предложил остановиться у него.

– Но учти, – сказал он в конце нашего телефонного разговора, – театров, в которых ты мог бы показать свой спектакль в Москве, почти нет… А тех, куда тебя пустят – нет в помине. Но мы поищем…

Алёна согласилась с тем, что в Москву мне прибыть надо.

Варианта отказаться от идеи привоза моего театра в столицу у меня в запасе не было. Если надо было лететь – значит, надо.

В Москву я прибыл во второй половине ноября. Утром. Весь полёт старался гнать прочь мысли о предыдущих посещениях Москвы. Не получалось. Столица всегда встречала меня плохой погодой, а в тот раз встретила просто отвратительной. Ветром, снегом с дождём и серой липкой слякотью. С самолёта я сразу отправился к Саше Вислову на работу в Театр армии. Так мы договорились. Доехал от аэропорта до метро автобусом, без экспериментов. Спускаясь под землю на станцию, вдохнул славный для всякого приезжего столичный запах тёплого ветра метрополитена. Этот вздох принёс будоражащее предвкушение чего-то важного, интересного, судьбоносного. Я почувствовал надежду. Невесть на что.

От метро позвонил из автомата Саше. Он объяснил, как дойти до служебного входа театра. Пока шёл, весь продрог, промочил ноги и вся одежда на мне отсырела. Ни разу мне не удавалось одеться в Москву по погоде. К зданию Театра армии подошёл с тыла, не понимая его колоссальных размеров. Саша, скорее всего, поджидал меня у окна, увидел издалека и вышел встретить наружу.

– Ну! Долетел? – сказал он весело. – Приветствую на пороге великого театра и великих дел!

– Ой! Привет! – ответил я, почти стуча зубами. – Долетел. Нам в Сибири всё время кажется, что Москва – это Европа. Вот и одеваемся сюда легкомысленно…

– Немцы тоже так думали в сорок первом, – сказал Саша. – Пойдём скорее чай пить, – обхватив меня за плечи и увлекая ко входу, сказал Саша. – Хотя, погоди!.. Кстати о немцах… Чтобы ты понимал, в какой театр входишь… Посмотри!.. Видишь тот подъезд? Это так называемый танковый подъезд. В него планировалась возможность заезда лёгкого танка… Для участия в спектаклях… О, какие спектакли люди делали! Не то что ты!.. И вот ещё!..

Саша развернул меня спиной ко входу и указал на высокий забор, огораживающий какую-то территорию. За забором стояли здания. Они плохо просматривались из-за плотно летящего мокрого снега.

– Вот в том доме, что пониже, – торжественно молвил Саша, – родился Фёдор Михайлович Достоевский!

– Здесь?! – остолбенев, выпалил я, – да как же это может быть? В Москве? Достоевский?.. Не знал никогда!..

– Конечно, в Москве! – весело сказал Саша. – А где же ещё? Тут, в этой больнице он и появился на свет… Не в Питере же!..

– Я был уверен, что в Питере!

– А он в Москве!.. В Питере никто толком не родился!.. Шучу! Пошли чай пить!.. Не устал с дороги?..

– Ни капельки, – ответил я.

Театр армии так больше любого драматического театра, как Москва больше любого провинциального города. Он непонятно велик. Люди, проработавшие в этом удивительном архитектурно-техническом феномене десятки лет, а то и всю жизнь, не могли похвастаться, что побывали во всех его помещениях. Якобы, только один мастер-электрик, который юнцом начал трудовую деятельность в ещё не до конца достроенном театре, проработал в нём до глубокой старости и был единственным человеком, который знал и побывал во всех подвалах, на чердаках, в мастерских, цехах, шахтах, галереях, закоулках и тупиках Театра армии. Ходили мифы о мумифицированных покойниках, найденных в заброшенных уголках. Согласно этим мифам, несколько молодых сотрудников театра, выпив лишнего, уснули на рабочем месте, а проснувшись ночью в тёмном здании, пытаясь найти выход, зашли неведомо в какие глубины да там и пропали. На их иссохшие трупы наткнулись случайно через годы. Но нашли не всех.

Саша провёл меня в это здание через служебный вход, который видел и знал множество великих актёров и режиссёров. В самом скрипе тяжёлых дверей величие чувствовалось. К рабочему кабинету заведующего литературной частью мы поднимались лифтом, шли коридорами, лестницами, пересекали какие-то фойе. Всюду были двери, двери, двери, ковровые дорожки, паркет поскрипывал под ногами, по углам стояли большие горшки с растениями. В одном коридоре на стуле сидел и крепко спал солдат в полной форме. Только на ногах его были тапочки.

– Тццц, пусть спит, – прошептал Саша, – устал, бедняга… Тут их служит целый взвод… Пожарные… Но есть и артисты, которые здесь проходят срочную службу… Служат артистами… Кто тут только от настоящей службы не укрывался!.. Лучше тебе и не знать. Кстати, начальник театра – генерал! Дремучий очень… Но театр любит… Особенно артистов и актрис… Театральный генерал! Такое и Гоголю не снилось!.. Цирк это всё, конечно…