Книга Неприятности – мое ремесло - Рэймонд Чандлер

– «Весна, прекрасная весна»[72], – промолвила она. – Нет, не смотрела.

Тони отошел на три шага и обернулся:

– Мне нужно подняться и проверить, все ли двери заперты. Надеюсь, не помешал. Поздно уже. Пора вам в постель.

Вальс доиграл, из приемника раздался голос.

– А ты серьезно про балкон? – спросила Ева, заглушая диктора.

– Может быть, и приврал, – не стал отнекиваться Тони. – Больше не буду.

– Больше тебе меня не надуть. – Ее улыбка напоминала жухлый осенний лист. – Приходи поболтать. Рыжие не прыгают с балконов, Тони. Их не так-то просто сломить.

Мгновение он сурово всматривался в нее, затем повернулся и вышел. Под аркой, ведущей в главный вестибюль, маячил швейцар. Тони не смотрел в его сторону – он просто знал, что в комнате кто-то есть. Нечего было и думать подобраться к нему незаметно. Как Осел в «Синей птице», Тони слышал, как растет трава.

Швейцар дернул щекой, подзывая его к себе. Широкое лицо над тугим воротничком блестело от пота. Они прошли под аркой и остановились в центре полутемного вестибюля.

– Что там еще? – устало спросил Тони.

– Какой-то малый хочет тебя видеть. Внутрь заходить не стал. Я как раз протирал зеркальную дверь, а он подошел сзади. Высокий, процедил сквозь зубы: «Позови Тони».

– Ясно. – Тони всмотрелся в бледно-голубые глаза швейцара. – Он назвался?

– Какой-то Эл.

Лицо Тони стало невыразительным, словно кусок теста.

– Понятно, – буркнул он и направился к выходу.

Швейцар схватил его за рукав:

– У тебя есть враги, Тони?

Сохраняя все то же бесстрастное выражение, Тони вежливо рассмеялся.

– Тони, я не шучу. – Швейцар сжал его рукав. – На стоянке большая черная машина с открытой дверцей, в стороне от таксистов. Тот, что тебя спрашивал, в черном пальто, воротник поднят по самые уши, а шляпа надвинута на брови. Лица толком не разглядишь. «Позови Тони», – говорит. У тебя точно нет врагов, Тони?

– Только кредиторы, – вздохнул детектив. – Отвали.

Он медленно и немного скованно прошел по синему ковру к трем узким ступеням, ведущим в вестибюль: лифты с одной стороны, стойка портье – с другой. Работала только одна кабина. В дверях, скрестив руки, стоял тощий смуглый мексиканец по фамилии Гомес в аккуратной синей униформе с серебряным кантом. Новенький, первая ночная смена.

За стойкой из розового мрамора скучал ночной портье – коротышка с редкими рыжеватыми усами и алыми, словно нарумяненными, щеками. Портье посмотрел на Тони и подкрутил ус.

Тот прицелился в него из указательного пальца, прижал остальные к ладони и спустил курок большим. Портье подкрутил другой ус и устало вздохнул.

Мимо закрытого газетного киоска и бокового входа в аптеку Тони прошел к стеклянной двери с медными ручками. Остановился, глубоко вдохнул, расправил плечи, толкнул дверь и вышел в холодный сырой воздух.

Его встретили тишина и темнота. Гул автомобилей на бульваре Уилшир в двух кварталах был еле слышен. Слева стояли две машины. Таксисты курили, прислонившись к дверцам. Тони направился в другую сторону, к большому черному авто с потушенными фарами, и, только подойдя ближе, услышал приглушенный шум мотора.

Высокая фигура отлепилась от машины и шагнула ему навстречу. Руки в карманах, воротник черного пальто поднят до ушей, в углу рта ржавым перламутром тлеет сигарета.

Они остановились в двух шагах.

– Привет, Тони, – поздоровался высокий. – Давненько не виделись.

– Привет, Эл. Как жизнь?

– Не жалуюсь. – Высокий начал вытаскивать правую руку из кармана, но внезапно передумал.

– Забыл, – хмыкнул он. – Ты ведь рук не пожимаешь.

– Бессмысленный обычай, – сказал Тони. – Руки жать и мартышки умеют. Зачем пожаловал?

– Все тот же толстый симпатяга Тони.

– С чего бы мне меняться?

Веко у Тони дернулось, горло сжалось.

– Работа нравится?

– Работа как работа.

Эл снова тихо рассмеялся:

– Туго соображаешь, Тони, а я понимаю с полуслова. Ты дорожишь этой работой. Ладно. В твоем тихом отеле проживает одна дамочка, Ева Кресси. Тащи ее сюда, да поскорее.

– Что она натворила?

Верзила внимательно осмотрел улицу. Второй, в машине, закашлялся.

– Будет знать, с кем связываться. К ней нет претензий, но тебе неприятности ни к чему. Поэтому тащи ее сюда. За час управишься?

– А ты как думаешь? – ответил Тони бесстрастно.

Эл вытащил руку из кармана и легонько ткнул детектива в грудь:

– Я с тобой не шучу, толстый братишка. Выведи ее из отеля.

– Ладно, – равнодушно буркнул Тони.

Высокий отнял руку, вернулся к машине, открыл дверцу. Тощая тень скользнула внутрь. Он что-то сказал водителю и вернулся туда, где неподвижно стоял Тони, а в его бледных глазах отражались уличные огни.

– Тони, давай по-хорошему. Ты всегда был своим парнем.

Детектив молчал.

Эл наклонился к нему – длинная тень нависла над Тони, высокий ворот поднят до самых ушей.

– Дельце темное, Тони. Ребятам не понравится, но тебе, так и быть, расскажу. Эта Кресси была женой Джонни Рейлза. Два-три дня или неделю назад Джонни вышел из Квентина. Три года за непредумышленное убийство. Это она его туда упрятала. Джонни спьяну сбил какого-то старика и не остановился, а она была с ним. Девчонка настаивала, чтобы он сдался полиции, Джонни не послушался. А потом его замели.

– Плохо дело, – заметил Тони.

– Все кошерно, уж я-то знаю. Рейлз всех достал своим хвастовством, что, мол, девчонка его ждет не дождется, все прощено и забыто и он, как только выйдет, прямиком рванет к ней.

– А тебе он зачем? – Голос у Тони был хриплый, как наждачная бумага.

Эл рассмеялся:

– Ребята хотят с ним поговорить. Рейлз работал в заведении на Стрипе и вместе с товарищем обставил казино на пятьдесят кусков. Второй вернул деньги сразу, а Джонни до сих пор должен двадцать пять тысяч. Таких долгов не прощают.

Тони осмотрелся. Один из таксистов отшвырнул сигарету. Окурок прочертил дугу над крышей машины, упал на тротуар и рассыпался искрами. Тони прислушался к еле слышному урчанию мотора.

– Мне-то что, – наконец сказал он. – Забирай свою девчонку.

– Так-то, малыш, – закивал Эл, направляясь к машине. – Кстати, как здоровье мамаши?