Книга Приговор - Кага Отохико

— Такэо Кусумото доставлен по вашему приказанию.

Фудзии подтолкнул Такэо, тот вошёл в кабинет и с трудом устоял на ногах — слишком уж непривычными были и бьющая в глаза яркость пунцового ковра, и ощущение пушистой мягкости под ногами. За большим столом сидел начальник тюрьмы и сквозь очки изучал какие-то бумаги. Такэо тут же узнал собственное личное дело. По обеим сторонам, словно министры у трона короля, стояли начальник канцелярии, начальник службы безопасности, начальник общего отдела. Обстановка весьма торжественная, далёкая от той непринуждённости, с которой его принимали на прошлой неделе. К тому же тогда ему сразу предложили сесть, а на этот раз оставили стоять. Да, никаких сомнений. Пришёл его черёд.

Мощное зубчатое колесо, до сих пор крутившееся где-то в стороне, внезапно пришло в соприкосновение с шестерёнкой по имени Такэо и вовлекло её в неумолимое по своей силе, скорости и точности движение. И упираться, отбиваться — бесполезно. Так было на суде, так было в баре «Траумерай», когда он набросил провод на его шею… Он поднял глаза на начальника тюрьмы. Чёрные, как смоль, словно крашеные, волосы, лицо в глубоких морщинах и пигментных пятнах, мутноватые, в красных прожилках, увеличенные очками глаза. Никакого начальственного вида, просто усталый старик. Такэо стало его жалко. Он даже ощутил некоторую гордость при мысли, что сам-то он ещё молод, здоров, полон сил. Вот только стыдно, что предстал перед начальством в старых, плохо отглаженных брюках. Надо было всё-таки переодеться ради столь торжественного случая.

— Ну как, ты ещё что-нибудь написал для журнала?

— Да.

— Да? Когда же? Ты уже сдал текст?

— Да, я отослал его вам сегодня утром.

— Сегодня утром? А, значит, мне просто ещё не успели передать. Ну а как ты себя чувствуешь?

— Спасибо, хорошо, — ответил Такэо, чуть склонив голову, потом, подумав, что начальник, только что прочитавший его личное дело, и так уже всё знает, поспешно добавил: — Правда, дня два назад у меня было небольшое головокружение.

— Головокружение? — Начальник снова уставился в личное дело и, очевидно найдя там соответствующий отчёт, кивнул.

— Надо запросить мнение главврача.

— Я уже связался с ним, — поспешно пояснил Фудзии. — А что касается приступов головокружения, я консультировался с нашим психиатром, доктором Тикаки, он сказал, ничего серьёзного нет, так, лёгкое нервное расстройство.

— А, ну тогда ладно. Сейчас-то ты как, в порядке?

— Да, вполне.

— О твоём душевном состоянии в последние месяцы мне известно по запискам из «Мечтаний». А как ты себя чувствуешь сейчас? На прошлой неделе мы с тобой разговаривали только о журнале, я как-то не успел ни о чём тебя расспросить.

— А что конкретно вы хотели бы знать?

— Ну, каковы твои впечатления о жизни в тюрьме… Ты ведь сколько уже здесь?

— Если считать со времени ареста, то ровно пятнадцать лет и четыре месяца. Можно сказать, без малого шестнадцать лет.

— Долго. Целая эпоха.

— Мне хотелось бы знать, с каким чувством ты оглядываешься назад на эти годы? К примеру, не страдал ли ты от скуки?

— От скуки? — Столь неожиданный вопрос удивил Такэо. Но на лице начальника тюрьмы не было и тени иронии. Без очков его глаза приобрели немного растерянное выражение, они были похожи на жуков, копошащихся в центре расходящихся концентрическими кругами морщин. Какая там скука! Все эти годы Такэо постоянно был чем-то занят, каждый день был до отказа заполнен разными делами. Скорее он мог пожаловаться на нехватку времени, скучать же или маяться от безделья ему пока не приходилось. Однако слово «скука» пробило брешь в оболочке его души, и оттуда словно потянуло каким-то лёгким застарелым дымком. Он вспомнил письмо, которое в январе написал Эцуко. О том, что до своего сорокалетия, которое будет в апреле, планирует заниматься чтением, затем около года у него уйдёт на правку рукописи «О зле». А потом? Потом ему нечего будет делать. И потекут дни пустые, сумеречные, скучные…

— Пожалуй, — сказал он, — иногда страдал.

— А ты вспоминаешь потерпевшего?

Тоже непростой вопрос. Следуя наставлениям патера Шома, Такэо, молясь, каждый раз обращался к душе своей жертвы и просил у неё прощения. Но молитвы — его личное дело, о них нельзя говорить вслух, и уж тем более пересказывать их кому-то, это попахивает ханжеством.

— Твоя мать навещает тебя каждую неделю?

— Да.

— Все пятнадцать лет каждую неделю?

— Начиная с того года, как я принял святое крещение. Ну, иногда она, конечно, пропускает, если больна или ещё что-нибудь…

— А ведь это не так уж и просто. Ты крестился четырнадцать лет назад, верно? И все четырнадцать лет она навещает тебя каждую неделю? Живя при этом довольно далеко отсюда! От Хаямы, кажется, часа два езды? Да, у тебя замечательная мать!

Ему невольно вспомнилось новое пальто матери, чёрное, словно траурное. Это пальто ей привёз из Парижа Макио. Раньше она приходила в старом, тёмно-синем, которому пятна от супа и приставшие рисинки придавали уютный, домашний вид. Это же было слишком новым, слишком чёрным, и ещё более подтвердило его дурные предчувствия. Увидев его впервые, он содрогнулся от отвращения и подумал, что никогда не сможет полюбить мать. Потом он раскаивался, что был с ней так суров, наверняка её больно ранило его мрачное молчание, а ведь она приехала к нему издалека, да ещё в такой холод. Мать, скорее всего, поморщилась бы, услышав: «У тебя замечательная мать!» — но теперь он был вполне с этим согласен. В последние дни лёд в его душе стремительно таял и он готов был принять мать целиком, со всеми её достоинствами и недостатками. Почему-то вместе с матерью ему вспоминалась Эцуко. Его не оставляло ощущение, что эту девушку, один-единственный раз приходившую к нему на свидание, он уже где-то видел. Лицо, которое рисовалось его воображению, когда он читал её письма, было лицом его юной матери. Да, именно его он видел позавчера во сне, лицо девочки, какой его мать была задолго до его рождения, девочки, которая играла с котятами в их старом доме на холме Тэндзин.

— О чём задумался? — озабоченно спросил начальник тюрьмы. Он вдруг резко поднялся и, приблизив своё лицо к лицу Такэо так близко, что тот ощутил на себе его дыхание, растерянно улыбнулся и хрипловатым голосом произнёс: — Завтра нам предстоит с тобой проститься.

— Слушаюсь. — Такэо по-прежнему без всякого выражения, не отрываясь смотрел на начальника тюрьмы.

— Ты понимаешь, о чём я? — Начальник тюрьмы немного нервничал, и из-за этого старался говорить внушительно, подчёркивая каждое слово. — Я ведь не шучу.

— Понимаю.

— А, ну вот и хорошо. — Начальник облегчённо вздохнул и расправил плечи. — Я знал, что с тобой у нас особых проблем не будет. И рад, что оказался прав. Все согласны? — Кольцо стоявших вокруг стола людей распалось, они приветливо заулыбались Такэо, словно человеку, которому была оказана высокая честь и который ждал поздравлений. Похоже, до этого момента все, напружинив мускулы, стояли по стойке смирно.