Книга Между небом и тобой - Лоррен Фуше

Ты возродила традицию с Сирианом и Сарой, исключив из нее Отца Фуэтара с его садомазохистскими розгами. Наши дети выращивали чечевицу в щербатых блюдцах на кухонном столе – так никакого риска. Но я назло тебе снимаю со стены коллекционную бретонскую тарелку и высыпаю в нее зернышки для Помм.

Я придам смысл этому дню. Я доведу до конца то, что задумал. Помм в школе, Маэль на работе. Сегодня туман, море волнуется, трудные условия – в такую погоду моряки сидят по домам, носа на улицу не высунут. Я брошу вызов твоему Богу, это будет честная сделка, все по справедливости. Рыцарь бросал своему противнику латную рукавицу. Бог согласится вступить со мной в поединок. Он взял тебя в заложницы, а я предлагаю ему себя на твое место. Я отдаю свое ничтожное существование в обмен на твое. Я не кончаю с собой, я себя отдаю, дарю. Я просто-напросто пойду туда, наверх, – от надира до зенита, по прямой, – а ты спустишься, чтобы жить дальше. Равновесие не будет нарушено. Когда мы венчались, я обещал защищать тебя, и я держу слово. Ты полезнее нашей семье, чем я. Они ошиблись там, наверху, они взяли тебя вместо меня, и я исправлю их ошибку. Ты в тысячу тысяч раз лучше меня. Я был твоим рыцарем со стетоскопом, сняв же белый халат, я гроша ломаного не стою, кому я тут нужен.

Надеваю сапоги – если ступлю за борт, вода своей тяжестью быстро увлечет меня на дно, – накидываю на плечи «жозеф»-тельняшку. Кладу в карман пластиковую карточку со своим именем, чтобы легче было опознать. Взрослый человек, если он в хорошей физической форме, при восьми градусах может продержаться в воде двадцать минут. Гипотермия замедляет биение сердца. Тела всплывают к исходу девятого или пятнадцатого дня – все зависит от подводных течений и очертаний берега. Я надеюсь, что меня найдут. Я не хочу повторить судьбу отца.

Спускаюсь в порт. Паркуюсь подальше от кафе «Стоянка». Вспоминаю Жаклин Табарли – как она думала о муже в то утро солнцестояния 1998 года, повернувшись лицом к океану: «Море не злое, море его не украло, просто забрало себе»[72].

Я выбрал день и час так, чтобы не пересечься с почтовиком, не встретить ни рыбаков, ни яхтсменов. Смеркается, в гавани пустынно, туман стелется все ниже. Заимствую лодку у одного из приятелей, деньги за нее кладу в конверт, надписываю его имя и пристраиваю конверт у себя к рулю – когда туристический сезон заканчивается, мы здесь не запираем машин… Зыбь, лодку покачивает, дальше будет хуже – болтанки не избежать. Осматриваюсь, чтобы убедиться: никто меня не видит, я пока в своем уме, не как некоторые, зачем рисковать жизнью спасателей в такую непогоду.

Вокруг ни единой живой души. Не уверен, что сам я живой. Гребу кормовым веслом, иду к выходу из порта. Когда прохожу мимо чьей-то яхты, на палубе появляется хозяин, не дышу, не шевелюсь, замер у его правого борта. Он писает через левый и возвращается в каюту. Это отец научил меня галанить, выписывать восьмерки кормовым веслом. Отец ждет меня внизу, под водой. Выйдя из порта, оказываюсь один на один с океаном, сражаюсь с волнами. Моя лодка – будто ореховая скорлупка на поверхности воды. Я все дальше от дамбы. Течение сносит меня к Пор-Лэ. В окнах Жильдаса и Изабель свет, из трубы идет дым: камин топится. Представляю себе их сидящими в гостиной, так и вижу тяжелые кресла, низкий столик, на нем тарелка, в тарелке – канапе с морским пауком; слышу, как смеется Изабель, как музицирует Жильдас… Все это будет продолжаться, Лу. Без нас. Вчера – без тебя, завтра – без меня.

Я помню, как вновь начинали биться сердца, которые остановились, мне казалось, навеки. Помню, как выходили из реанимации на своих двоих пациенты, у которых – поклялся бы – не оставалось ни единого шанса выжить. Бывают на свете чудеса. Ору как резаный, и мой крик уносит ветер. Сначала просто так ору, потом песню, которую сочинила Барбара, – с усилием выговаривая слова, деру глотку над волнами: «Когда они – кто на земле – с нее намерятся уйти, они, кто не умел просить, но знал: рожденье – это чудо, пусть им позволят выбрать край, который им пребудет рай, в какой дали от них тот край в последний жизни час ни будет».

Задыхаюсь от ора и умолкаю. Мое хилое суденышко натыкается в тумане на скалу, я не успеваю ни за что ухватиться, неуклюже описываю в воздухе кривую и плюхаюсь в воду.

Я не совершаю самоубийства, я просто заключил сделку. Надеюсь, там, наверху, с уважением отнесутся к главному и единственному пункту нашего справедливого договора: моя жизнь за твою. Теперь над океаном торчит только моя голова. Море зимнее, ледяное, такому нельзя не покориться. Мальчишкой я просыпался среди ночи и думал: а как все было с отцом? Во время интернатуры мне приходилось видеть в парижских больницах утопленников, которых привезли из городских бассейнов, и тех отчаявшихся, кто сам бросился в Сену. Я выбрал свой океан, так надежнее. Лучше я умру, а ты будешь жить.

Помм – остров Груа

Дедушка утром был какой-то странный. Я ушла из школы первая, ни с кем не поговорила и не попрощалась, вскочила на велик и теперь с бешеной скоростью несусь домой. Сегодня нам надо раскладывать на мокрой вате чечевицу. Вижу приготовленную на кухонном столе тарелку, а Жо нигде не нахожу – ни в кабинете, ни в спальне. Скутер на месте, машины нет. Еду на кладбище. Ты тут, но его нет. Старые дамы разговаривают со своими покойными мужьями, те им не отвечают. Заплаканные мамы украшают цветами могилы детей, которым никогда не вырасти. Высыпаю на твой камень горсточку чечевицы и качу дальше искать Жо.

Вот и его любимый пляж. Здесь пусто. Спускаюсь в порт. Уф… машина припаркована почти рядом. Иду к Соаз – нет, она сегодня не видела Жо. Проверяю на морском вокзале, заглядываю к капитану порта, в турбюро – нет, он никуда не заходил. Магазин одежды, лавка с мороженым и пункт проката велосипедов закрыты. Возвращаюсь к машине, замечаю конверт – Жо пристроил его на руль. Внутри деньги и записка для приятеля, у которого он взял лодку. Если Жо нет у причала, значит, он в море. Я потеряла тебя, Лу, и ничего не смогла сделать, чтобы тебе помочь. Папа ко мне никогда не вернется, его я тоже потеряла. Я не могу потерять еще одного человека, которого люблю, я этого просто не вынесу!

Мчусь обратно в Пор-Лэ. Добегаю до самого конца причала, прищурившись, смотрю на море. Нигде никого и ничего. Стоп. Там не он? Нет, там буек над вершей. А там? Там птица… Вот! Вот же плывет лодка. Далеко, ее еле видно. Но над бортом точно никто не возвышается. Дедушке стало плохо и он свалился на дно лодки? Или в воду? Лечу к кафе Соаз, но у самого порога торможу. Жо взбесился бы, если бы узнал. Все наши спасатели – его друзья. Их катер «Нотр-Дам дю Кальм» спустили на воду в год моего рождения. Надо выпутываться как-нибудь иначе. Если я подниму тревогу на весь город, он меня не простит. А если он утонет, я себя никогда не прощу.