Книга Восстановление нации - Казимир Валишевский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Раздел
Рискуя, быть может, слишком утомить внимание некоторых моих читателей, я должен был на предыдущих страницах войти в немного сухие, хотя и необходимые, как мне кажется, подробности для выяснения проблемы, которая во многих отношениях и теперь еще современна. Отныне мое изложение становится более кратким, но и тут я не могу похвалиться, что смог избавить мой рассказ от того тяжелого впечатления, которое неизбежно вызывают излагаемые им события. Он передает всецело их физиономию. История Украйны в последней четверти семнадцатого века представляет собой картину хаоса. Основу его составляют непрекращающиеся удары слепых сил. Ценою огромных усилий Москва добилась хотя бы частичной победы своей программы национального восстановления, но она могла победить хаос лишь непродуктивными мерами, т. е. в некоторых пунктах только систематическим разрушением, а в других бесконечными отсрочками наиболее важных решений. Затруднения, встречаемые ею еще и теперь в этой части ее владений, происходят от этой же отдаленной причины.
Соединяя в себе все ужасы войны и народных восстаний, кризис 1648–1658 годов только вернул эту страну к ее первоначальной участи служить полем битв и хранительницей человеческих костей. В ней не создалось ничего прочного. Даже самая могила Хмельницкого, место которой было выбрано им в его милом Субботове, не долго почиталась.
Гетман оставил после себя одного только сына Георгия, едва достигшего шестнадцати лет, калеку телом и душою. По словам летописца, он был «евнухом по природе». Отец, кажется, передал тяжелую наследственность этому печальному наследнику. Выховский не замедлил объявить себя адъютантом этого нового управителя, чем-то вроде опекуна, но тотчас же обокрал своего опекаемого, отослав его в школу и захватив богатства, спрятанные покойным в Гадяче. Когда представитель Алексея, Богдан Хитрово, переехал в Украйну следующею зимою, он должен был склониться перед совершившимся фактом. Ему достаточно было своей миссии, состоявшей в распределении московских гарнизонов по главным городам и лишении казаков управления приходами страны. Он не мог даже воспрепятствовать узурпатору в его стремлении следовать ошибкам своего предшественника, добывая себе подкрепление со стороны татар для подавления нового мятежа под командою полтавского полковника Пушкаря.
Между тем вступление Выховского в исполнение обязанности гетмана имело очень угрожающее значение для Москвы. Вместе с ним, еще при жизни Богдана Хмельницкого, самые влиятельные из казацких начальников воспитанные по большей части в Польше и разделявшие там политические взгляды шляхты, дали соблазнить себя проектом компромисса, которому доставляла ряд увлекательных примеров истории республики. Разве «Русское великокняжество» не могло последовать судьбе литовского, соединившись с Польшею такою же федеративною связью и получив то же равенство привилегий и прав? Как ни был еще короток опыт московского режима и тяжелых повинностей, он усиливал тем не менее заманчивые стороны этого идеала. Царские чиновники и генералы, менее снисходительные и более грубые, заставляли сожалеть о прежних польских начальниках. Верховный клир, по известным уже нам причинам, буржуазия городов, в силу привязанности к своим муниципальным свободам, склонялись к тому же. Одни крестьяне, надеясь получить от царя хоть какую-либо помощь против польских или казацких господ, оставались еще в большинстве своем преданными новому порядку вещей.
Выховский 1 января 1658 года, в своих Чигиринских письмах к польскому королю и примасу, довольно недвусмысленно намекал на это: «Легче бывает, – говорил он между прочим, – прийти к соглашению свободным людям». Слишком смелая предприимчивость Хитрово, замена в Киеве Бутурлина Василием Шереметевым, человеком в общем жестоким и грубым, ускорили неизбежную развязку, и 16 сентября (по новому стилю) 1658 года под Гадячем дело закончилось трактатом, подписанным казаками вместе с посланными от Яна Казимира, Бенявским и Иевлашевским, к которому теперь еще стремятся вернуться украинские националисты. Около трети страны, а именно палатинаты Киева, Чернигова и Брацлава (теперешние губернии Полтавская, Черниговская и Киевская), восточная часть волынского палатината и южная часть подольского были обращены в «русское великокняжество» по образцу литовского и должны были на тех же условиях войти в состав республики.
Равенство прав в Сейме и Сенате, отдельная и тождественная иерархия всех функций и должностей, назначение на те и другие одних только украинских жителей, юридическая автономия, как и отдельная монета, уничтожение унии, религиозная свобода для православной церкви без всякого вмешательства польских властей, основание двух академий по образцу краковской и неограниченная свобода в устройстве школ и типографий; в статуте крестьян ровно никаких изменений, но зато обещание прогрессивного приобщения всех казаков к привилегиям польской шляхты, немедленное получение дворянства для ста человек на полк, и наконец полная амнистия – таково было основание этого соглашения, неожиданно превзошедшего ценность концессии московского правительства и ратифицированного варшавским сеймом, несмотря на очень живые и энергичные возражения, которые оно встретило в нем.
Это политическое завещание Польши семнадцатого века для этой части ее исторического наследства, и в нем следует признать прекрасный памятник свойственного ей благородства, но, увы, с другой стороны – чистейшую химеру. Проведение в жизнь такой программы представляло огромные трудности, и добрая воля договаривавшихся сторон наталкивалась во всех ее деталях на эти трудности. Так, семнадцатая статья имела в виду частные польские и церковные фонды, целую массу земель и бенефиций, перешедших во время кризиса в руки казаков. Теперь приходилось их возвращать старым собственникам, и, несмотря на красоту порыва, что несомненно говорит в их пользу, наследники революционной традиции Хмельницкого обещали гораздо более, чем они могли выполнить. Но даже по самому существу своему соглашение было неосуществимо.
Поляки и казаки вначале не заботились о правах, более или менее законно приобретенных в стране Московским государством. Виленский договор передавал снова Польше во владение всю территорию, отнятую у нее московскою победою, но в это время конвенция была уже недействительной. Сейм отказался ее признать, и, желая получить помощь от императора, Ян Казимир и сам не поколебался с такою же развязностью предложить ему то наследие трона, которое он уступал, не имея на него ровно никакого права, Алексею. На севере вновь были открыты враждебные действия, и приходилось лишь ждать, что событие в Гадяче вызовет их также и на юге.
Но, кроме того, само общее положение Украйны не делало возможным такое разрешение вопроса. Ни политически, ни социально эта страна не могла найти в нем для себя залога сносного существования. Архитекторы, вдохновленные благородными чувствами, но абсолютно незнакомые с реальною стороною самого дела, воздвигали роскошное здание на песке, и оно должно было распасться при первом порыве ветра. И противные ветры не замедлили явиться.
Ромодановский, уже командовавший одним важным московским корпусом на украинской границе, действительно получил подкрепление с приказанием проникнуть в страну и вызвать в ней восстание против Выховского. Прерванные ввиду приближавшейся зимы успешные действия были уничтожены в следующем году жестоким поражением. Выступив в свою очередь с избранной частью московской кавалерии, ветеранами польской войны, лучший генерал Алексея, Трубецкой, был окружен 4 июля 1659 года под Конотопом соединенными силами казаков, поляков и татар и потерпел полное поражение. Один из его помощников, князь Пожарский, был взят в плен и убит, осыпая самой грубой руганью хана в выражениях, которые невозможно передать. Из армии, доходившей, по преувеличенным, конечно, донесениям украинских и польских летописцев, до ста пятидесяти тысяч человек, Трубецкой привел с собою в Путивль лишь несколько калек.
