Книга Строгановы. История рода - Татьяна Меттерних

Ромм стремился быть в центре событий. В начале 1789 года он отправился во главе своей небольшой компании в Париж. Для оправдания своей поездки путешественники осматривали по пути своего следования лионские горнорудные заводы, шёлковые мануфактуры и оружейные фабрики. Павла переименовали в «Очера» – так назывался один из расположенных в Пермской губернии сталелитейных заводов Строгановых. Как видно, Ромм вполне отдавал себе отчёт в политической обстановке, которая сложилась во французской столице.

21 марта 1789 года путешественники узнали от графа Александра Сергеевича Строганова, отца Павла, что отец Григория, барон Александр Николаевич Строганов скоропостижно скончался. «Я так потрясён потерей, которая меня постигла, что вынужден собрать все свои силы, чтобы не дать волю своим чувствам и этим пощадить также чувства моего племянника, – писал граф Александр Сергеевич Строганов своему сыну. – Скажи своему другу Демишелю, что он может не беспокоиться о своём будущем. Я сам то главное лицо, которому доверено управление имуществом моего двоюродного брата, я его главный душеприказчик, избранные мною коллеги испытывают к нему большое уважение… Ты, мой дорогой сын, заботься о своём двоюродном брате, которого я хочу усыновить…»

Павел поспешил ответить отцу.

«От всей души сожалею о смерти дяди. Его кончина – большая потеря для всей нашей семьи, и прежде всего для моего брата, который несчастлив также и потому, что вынужден прервать свои занятия, которые только что начались и были для него очень полезны… Мы верим, что это перст судьбы. Господь не делает ничего плохого. Вера в Него служит нам утешением в такие мгновения».

«Он религиозен и ему легче веровать, чем размышлять», – жаловался его удручённый учитель.

Барон Григорий Александрович и его учитель Демишель вернулись в карете графа в Россию. «Нам здесь не нужен экипаж, – писал Ромм, – наверное, он Вам более необходим. Мы ждём следующего кредитного письма», – добавил он незамедлительно. О том, что Павел изменил своё имя во время своего пребывания во Франции, Ромм не сообщил графу Александру Сергеевичу Строганову. Утаил Ромм от Александра Сергеевича и то, что решил остаться с Павлом во Франции, независимо от изменения политического положения в стране. При этом Ромм понимал, что Павлу совершенно не нравится жить в Париже и что он охотно уехал бы со своим двоюродным братом, как только закончились средства.

Павел написал своему двоюродному брату, об отсутствии которого он очень жалел, несмотря на то, что их отношения были довольно холодными. Он настоятельно просил его писать ему обо всём интересном, что Григорию Александровичу встретится по пути в Россию, и интересовался, занимается ли его двоюродный брат “flir flan, flir flan” – шутка, понятная обоим молодым людям.

15 июня 1789 года Павел писал отцу:

«Из-за дождливой погоды следует опасаться наступления голода. Во многих городах уже возникли волнения. В Париж стягиваются войска, чтобы воспрепятствовать народному восстанию, ибо народ живёт в крайней бедности. Однако о нас Вам нечего беспокоиться. В настоящее время уже снова всюду спокойно».

24 августа он писал:

«Наверное, вы уже слыхали, что во время последних беспорядков парижане штурмовали Бастилию[32] и что они её сейчас разрушают. Мы ходили в Бастилию, чтобы посмотреть, какие там невзрачные тюремные камеры, одна из них такого размера, чтобы узник мог лишь лечь на пол, вытянув ноги, нет ни кровати, ни стула. На стенах много надписей, было слишком темно, чтобы их разобрать… Мы пошлём Вам документы об этом народном движении».

Ромм объяснял матери Павла и графу Александру Сергеевичу Строганову:

«Мы здесь не занимаемся политикой и не принимаем участия ни в каких общественных собраниях».

Своим друзьям в Риоме он сообщал с ликованием:

«Очер и я не пропускаем ни одного собрания в Версале!»

Чтобы политически определиться, Ромм основал “Club des Amis de la Loi” («Клуб друзей закона»). Павел Очер стал одним из его первых членов и был назначен на должность библиотекаря.

Всякое начало восхитительно. Умные литераторы выступали за необходимость всеобщих изменений. Теперь вся нация убедилась, что эти изменения приведут к всевозможным благодеяниям.

Политика превратилась для парижан в новую и притягательную форму развлечения. В те дни, когда парижане слушали ораторов, раздавались вопли восторга, ибо ораторы внушали, что отныне им предстоит самим управлять государством. «До сих пор это престижное занятие было привилегией профессиональных политиков или знатных дворян, получавших эту привилегию по своему рождению. Государственные тайны и груз ответственности за свою деятельность передавались ими от отца к сыну. Буржуазия, словно изголодавшаяся толпа, ринулась без оглядки в этот новый для неё вид развлечений: речи, листовки, сотни различных газет, бесконечные заседания – ничто не могло удовлетворить её жадность в этом новом для неё занятии: каждый хотел участвовать в той игре, которая называлась „парламент”, точно как в игре в солдатики. В связи с этим возникли различные клубы, и революция стала вырождаться и изменила направление своего развития, сошла с намеченного пути» (G. Lenotre) (Ленотр). Один за другим появлялись, словно грибы после дождя, многочисленные клубы, которые стремились рассматривать все политические вопросы, обсуждавшиеся избранным народом Национальным собранием, при этом они ещё хотели оказывать на их решение своё влияние. Таким образом любая попытка ввести подлинную демократию была обречена на провал.

Ромм и Павел вступили в пресловутый клуб якобинцев, собрания которого происходили в церкви на “Place du Marche St. Honore” (Рыночной площади Санкт Оноре). 7 августа 1790 года Очер получил диплом с большой печатью, на которой была изображена французская лилия – гербовый цветок французских королей – и написан девиз «Жить свободным или умереть». Диплом был подписан Барнавом (Barnave) и тремя секретарями: Мюллером, Моретоном и человеком с обезоруживающим псевдонимом “Populus”. Королевская лилия вскоре была заменена революционной эмблемой – фригийской шапочкой.

«Клуб якобинцев», который первоначально был известен под названием «Клуб конституции», а ещё раньше «Клуб Брехтона», стал в скором времени самым страшным и мощным инструментом революции, он определял ход будущих событий, а атмосфера ужаса, которая от него исходила, распространилась по всей Франции. Заседания клуба являли собой смехотворную пародию на античность и проходили в духе избытка чувств и пустословия. Такие высказывания, как «облака покрывают наш горизонт, но сияющие лучи свободы пронизывают самые тёмные уголки, в которых буйно расцвели гнусные интриги» (Ленотр), были полны наивности и лишены малейшего юмора. Этот стиль с частым злоупотреблением метафорами настойчиво внедрялся и продолжал существовать в политических лозунгах будущих поколений. В скором времени стали всё больше и больше воцаряться разгул грабежей и разбой, присвоение государственных средств и воровство, не знающее границ. Однако, при помощи бесчисленных обращений, все энергичные действия направлялись сначала в определённое русло. Ромм без раздумий бросился в эти дела, чувствуя себя в этой кутерьме, как рыба в воде. Ему и в голову не приходило, что его старания сделать из своего воспитанника нечто вроде революционера, которого ценили его друзья в родном Риоме, вряд ли соответствовали его обязанностям подготовить Павла к той жизни, которая ему была предназначена.